Книга: Общее языкознание - учебник

51. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23.

52. А. Мартине. Основы общей лингвистики. — В сб.: «Новое в

лин­гвистике», вып. 3. М., 1963.

53. Г. П. Мельников. Кибернетический аспект различения созна<414>ния,

мышления, языка и речи. — В сб.: «Язык и мышление». М., 1967.

54. И. И. Мещанинов. Соотношение логических и грамматических категорий. —

В сб.: «Язык и мышление». М., 1967.

55. И. И. Мещанинов. Члены предложения и части речи. М. — Л., 1945

56. И. С. Нарcкий. О проблеме противоречия в диалектической ло­гике.

«Вопросы философии», 1967, №6.

57. О. A. Hopк. Основные интонационные модели в немецком языке.

«Иностранные языки в школе», 1964, №3.

58. Т. И. Ойзерман. Основные ступени процесса познания. М., 1957.

59. В. М. Павлов. Проблема языка и мышления в трудах В. Гум­больдта и в

неогумбольдтианском языкознании. — В сб.: «Язык и мыш­ление». М., 1967.

60. Т. Д. Павлов. Информация, отражение, творчество. М., 1967.

61. Т. Д. Павлов. Теория отражения. М., 1949.

62. Р. В. Пазухин. Учение К. Бюлера о функциях языка как попытка

психологического решения лингвистических проблем. — ВЯ, 1963, №5.

63. В. З. Панфилов. Грамматика и логика. М. — Л., 1963.

64. В. З. Панфилов. К вопросу о соотношении языка и мышления. — В сб.:

«Мышление и язык». М., 1957.

65. А. М. Пешковский. В чем же, наконец, сущность формальной грамматики?

— В кн.: А. М. Пешковский. Избранные труды. М., 1959.

66. А. М. Пешковский. Русский синтаксис в научном освещении. М., 1938.

67. Я. А. Пономарев. Психика и интуиция. М., 1967.

68. А. А. Потебня. Мысль и язык. Харьков, 1913.

69. А. А. Реформатский. Дихотомическая классификация диффе­ренциальных

признаков и фонематическая модель языка. — В сб.: «Во­просы теории языка в

современной зарубежной лингвистике». М., 1961.

70. Ю. В. Рождественский. О лингвистических универсалиях. — ВЯ, 1968, №2.

71. С. Л. Рубинштейн. Принципы и пути развития психологии. М., 1959.

72. Б. А. Серебренников. К проблеме типов лексической и грам­матической

абстракции. — В сб.: «Вопросы грамматического строя». М., 1955.

73. Б. А. Серебренников. Об относительной самостоятельности развития

системы языка. М., 1968.

74. И. М. Сеченов. Соч., т. 2. 1908.

75. А. В. Славин. Образная модель как форма научно-исследователь­ского

мышления. «Вопросы философии», 1968, №3.

76. Н. А. Слюсарева. Об универсализме в грамматике. — В сб.:

«Ино­странные языки в высшей школе», вып. 3. М., 1966.

77. А. И. Смирницкий. Морфология английского языка. М., 1959.

78. А. И. Смирницкий. Синтаксис английского языка. М., 1957.

79. М. И. Стеблин-Каменский. Об основных признаках грам­матического

значения. «Вестник ЛГУ», 1954, №6.

80. Ю. С. Степанов. Основы общего языкознания. М., 1966.

81. В. С. Украинцев. Информация и отражение. «Вопросы филосо­фии», 1963, №2.

82. А. И. Уемов. Вещи, свойства и отношения. М., 1963.

83. А. И. Уемов. Строение умозаключений как проблема логики науч­ного

познания. «Вопросы философии», 1966, №7.

84. Э. М. Уленбек. Еще раз о трансформационной грамматике. — ВЯ, 1968,

№3, 4.

85. Д. С. Уорс. Трансформационный анализ конструкций с

творитель<415>ным падежом в русском языке. — В сб.: «Новое в

лингвистике», вып. 2. М., 1962.

86. А. А. Уфимцева. Слово в лексико-семантической системе языка. М., 1968.

87. Ф. Ф. Фортунатов. Избранные труды, т. 2. М., 1957.

88. Н. Г. Чернышевский. Полн. собр. соч., т. II. М., 1949.

89. П. В. Чесноков. Логическая фраза и предложение. Ростов-на-Дону, 1961.

90. П. В. Чесноков. О взаимосоответствии формальных типов языко­вых и

логических построений. — В сб.: «Язык и мышление». М., 1967.

91. А. А. Шахматов. Синтаксис русского языка. Л., 1941.

92. А. Шафф. Введение в семантику. М., 1963.

93. Ф. Н. Шемякин. Язык и чувственное познание. — В сб.: «Язык и

мышление». М., 1967.

94. Е. О. Шендельс. О грамматическом значении в плане содержа­ния. — В

сб.: «Принципы научного анализа языка». М., 1959.

95. Е. О. Шендельс. О грамматической полисемии. — ВЯ, 1962, №3.

96. Д. А. Штеллинг. О неоднородности грамматических категорий. — ВЯ,

1959, №1.

97. Г. П. Щедровицкий. Что значит рассматривать языки как зна­ковую

систему? — В сб.: «Материалы к конференции «Язык как зна­ковая система

особого рода»». М., 1967.

98. Г. П. Щедровицкий. Языковое мышление и его анализ. — ВЯ, 1957, №1.

99. Л. В. Щерба. О трояком аспекте языковых явлений и об экспери­менте в

языкознании. — В кн.: В. А. Звегинцев. История языкознания XIX—XX веков в

очерках и извлечениях, ч. II. М., 1965.

100. А. Эйнштейн. Физика и реальность. М., 1965.

101. В. С. Юрченко. О взаимосвязи мышления, языка и речи на

комму­никативном уровне. — В сб.: «Язык и мышление». М., 1967.

102. Р. Якобсон. Типологические исследования и их вклад в сравни­тельно-

историческое языкознание. — В сб.: «Новое в лингвистике», вып. 3. М., 1963.

103. В. Н. Ярцева. Проблема формы и содержания синтаксических еди­ниц в

трактовке дескриптивистов и «менталистов». — В сб.: «Вопросы истории языка в

современной зарубежной лингвистике». М., 1961.

104. К. Ammer, G. Ìeier. Bedeutung und Struktur. «Zeichen und

System der Sprache». Bd. III. Berlin, 1966.

105. Ì. Dokulil. Zum wechselseitigen Verhäitnis zwischen

Wortbildung und Syntax. TLP, 1. Prague, 1964.

106. A. V. Isačenko, R. Růžička. Semantik der

Grammatik. «Zei­chen und System der Sprache». Bd. III. Berlin, 1966.

107. O. Lečka. Zur Invariantenforschung in der Sprachwissenschaft.

TLP, 1. Prague, 1964.

108. F. Schmidt. Logik der Syntax. Berlin, 1957.

109. W. Timm. Zum Verhältnis zwischen Bewußtsein und Information.

«Deutsche Zeitschrift für Philosophie». 1963, N 7.

110. Universals of language. Cambridge (Mass.), 1963.<416>

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ЯЗЫК КАК ОБЩЕСТВЕННОЕ ЯВЛЕНИЕ

Мысль о тесной связи языка и общества возникла в сознании людей, по-видимому,

очень давно.

Основная трудность исследования этого вопроса заключается в том, что эта

идея, содержась во многих высказываниях, не фор­мулируется в форме тезиса:

язык — общественное явление. Им­плицитное выражение этой идеи можно найти и в

утверждении не­которых древнегреческих философов о возможности возникнове­ния

названий предметов на основе договоренности между людьми, и в высказывании Г.

Лейбница о языке как лучшем зеркале чело­веческого духа, и в известном

положении Вильгельма Гумбольд­та, согласно которому язык возник как следствие

необходимости в общении, ив работах К. Фосслера, А. Мейе, Ш. Балли, Ж.

Вандриеса и целого ряда других исследователей. Только увлекший­ся идеями

Чарльза Дарвина А. Шлейхер был склонен утверждать, что языки представляют

естественные организмы, независимо от воли людей возникающие, развивающиеся и

отмирающие. Язы­кознание Шлейхер считал поэтому естественной наукой.

Значительный вклад в разработку социологических проблем языка внесли русские

лингвисты: В. В. Виноградов, Г. О. Вино­кур, А. М. Пешковский, Е. Д.

Поливанов, А. И. Селищев, Л. П. Якубинский и др. Своеобразное преломление эти

проблемы нашли также в период господства в нашей стране так называемого

«нового учения о языке» Н. Я. Марра.

Повышению интереса к социальной стороне языка в значи­тельной мере

способствовала деятельность языковедов этнолин­гвистического направления,

возникшего за рубежом как даль­нейшее развитие идей В. Гумбольдта (ср. работы

Э. Сепира и Б. Уорфа.)

Распространение структурализма в мировом языкознании, связанное с привлечением

внимания к проблемам изучения внут­ренней языковой структуры, способствовало

известному оттесне­нию к периферии лингвосоциологических проблем. Тем не

менее<417> интерес к ним никогда не прекращался. Особенно много внимания

в зарубежной лингвистике уделяется изучению культурно-истори­ческих факторов

развития языка и проблемам «языкового суще­ствования», влияния языкового строя

на особенности восприятия и «видения мира» [36; 38; 39; 40; 41; 42; 43].

Охарактеризовать язык как общественное явление — это зна­чит найти такие его

отличительные черты и особенности, которые бы совершенно ясно показывали

принадлежность языка именно к общественным явлениям.

На тему «Язык и общество» написано в настоящее время до­вольно много

специальных монографических исследований, одна­ко, к сожалению, приходится

отметить, что почти все они отли­чаются односторонностью изложения. Так,

например, в известной работе Р. О. Шор «Язык и общество» [33] все внимание

авто­ра сосредоточено на показе и выделении социального момента в слове.

Специальная монография Джойса Гертцлера «A sociology of language» [37] также

посвящена по существу рассмотрению различных социальных факторов, оказывающих

влияние на язык. Правильное марксистское понимание общественной природы

язы­ка, как считает Е. М. Галкина-Федорук, обусловливается: 1) пра­вильным

пониманием зависимости языка от жизни и состояния об­щества и 2) правильным

пониманием значения языка в жизни об­щества [3].

В сборнике «Язык и общество», изданном Институтом языко­знания АН СССР [35],

рассматриваются такие проблемы, как со­циальная обусловленность языка,

социальная дифференциация языков, функциональное развитие языков, языковая

политика, языковое строительство, функция языка как этнического при­знака,

значение социального фактора в развитии языка, роль со­циологических факторов

в развитии языка. Словом, акцент опять-таки делается на том, в каких

отношениях язык оказывается за­висимым от общества.

Для более полной характеристики языка как общественного явления и выявления его

специфики именно в этом плане, необхо­димо рассмотреть язык в разных аспектах.

Основной отправной посылкой является констатация зависимости языка от общества

и признание специфики его основной функции — быть средством об­щения. В связи с

вышеизложенным представляется целесообраз­ным рассмотреть четыре вопроса: 1)

специфика обслуживания язы­ком общества, 2) выражение языком общественного

сознания, 3) зависимость развития языка от развития и состояния общества, 4)

роль общества в создании и формировании языка.<418>

СПЕЦИФИКА ОБСЛУЖИВАНИЯ ЯЗЫКОМ ОБЩЕСТВА

Нередко можно слышать, что наиболее существенным призна­ком, позволяющим

относить язык к разряду общественных явле­ний, оказывается его способность

обслуживать общество. Но язык обслуживает общество не так, как обслуживают

его все дру­гие общественные явления (базис, надстройка, идеология и т. д.).

Констатация того факта, что язык обслуживает общество, сама по себе еще не

является решающим критерием для отнесения языка к разряду общественных

явлений. Обслуживать общество мо­гут машины и даже отдельные явления природы,

поставленные на службу человеку. Например, сила падающей воды, приводя­щей в

движение гидротурбину, также в какой-то мере обслужи­вает общество. Весь

вопрос состоит в том, как язык обслуживает общество и в какой мере он его

обслуживает.

Многие общественные явления обслуживают общество только в определенном

отношении. Специфические особенности базиса состоят в том, что он обслуживает

общество экономически. Спе­цифические особенности надстройки состоят в том,

что она обслу­живает общество политическими, юридическими, эстетическими и

другими идеями и создает для общества соответствующие нормы мировоззрения.

Наиболее примечательная особенность языка, сближающая его с другими

общественными явлениями и в то же время корен­ным образом отличающая его от

них, состоит в том, что язык об­служивает общество абсолютно во всех сферах

человеческой дея­тельности.

По этой причине язык не может быть отождествлен ни с одним из других

общественных явлений. Он не является ни формой куль­туры, ни идеологией

определенного класса, ни надстройкой в са­мом широком понимании этого слова.

Эта особенность языка це­ликом и полностью вытекает из особенности его

главной функции — быть средством общения. (см. гл. «К проблеме сущности

языка»)

ВЫРАЖЕНИЕ ЯЗЫКОМ ОБЩЕСТВЕННОГО СОЗНАНИЯ

Существенным признаком языка как общественного явления выступает его способность

отражать и выражать общественное сознание. На первый взгляд, этот признак может

показаться несу­щественным, поскольку другие явления, обслуживающие обще­ство,

также могут отражать общественное сознание. Машины, об­служивающие общество,

несомненно, в известной мере отража­ют общественное сознание, поскольку их

создание немыслимо без учета и использования определенной суммы знаний,

накопленных обществом. Базис и надстройка, обслуживающие обще<419>ство,

также отражают общественное сознание. Однако отличи­тельное свойство языка

состоит в том, что он по существу является единственным средством отра­жения и

выражения общественного созна­ния в его полном объеме.

Необходимо отметить, что проблема отражения общественного сознания в языке

часто обходится в специальных лингвистиче­ских работах, а также в курсах по

общему языкознанию. Попытки ее решения в истории языкознания нередко

приводили к грубым ошибкам вульгарно-социологического характера. Все это

объ­ясняется нечеткостью определений сущности общественного соз­нания,

которая нередко встречается в распространенных учебни­ках по диалектическому

материализму и в работах популярного характера.

Марксизм учит, что общественное сознание является отражением общественного

бытия. «Материализм, — замечает В. И. Ленин, — вообще признает объективно

реальное бытие (материю), незави­симо от сознания, от ощущения, от опыта и т.

д. человечества. Со­знание есть только отражение бытия, в лучшем случае

приблизитель­но верное (адекватное, идеально точное) его отражение» [14,

346]. Нетрудно понять, что Ленин употребил термин «сознание» в широком смысле

слова как отражение бытия в целом. В таком же широком смысле употребляли

термин «сознание» Маркс и Энгельс: «Язык так же древен, как и сознание; язык

есть практическое, существующее и для других людей, и лишь тем самым

существую­щее также и для меня самого действительное сознание» [16, 29].

Несмотря на наличие четких определений сущности общест­венного сознания, которые

мы находим в трудах классиков марксизма, в нашей специальной философской

литературе существует немало расплывчатых определений этой важнейшей

гносеологи­ческой категории. Общественное сознание сплошь и рядом сме­шивается

с идеологией, с мышлением и т. п.1

<420>

С удовлетворением можно отметить, что подобная нечеткость определений в нашей

специальной философской и исторической литературе начинает преодолеваться. В

более широком смысле общественное сознание включает не только идеологические

формы, но и естественные науки — все познание (как общественное, так я

естественное). Такое толкование содержания общественного сознания

обосновывается тем, что идеи о жизни природы и идеи о жизни общества — это

идеи не каких-то отдельных обособлен­ных индивидов, а общественные идеи,

поскольку знание природы и общества постигается коллективными усилиями многих

поколе­ний. Так, например, В. Ф. Зыбковец в своей книге «Дорелигиозная эпоха»

дает следующие определения сознания вообще и об­щественного сознания в

частности: «Сознание — это содержание мышления. Сознание есть общественная и

личная практика людей в опосредованной, обобщенной отраженной форме, т. е. в

форме понятий. Общественное сознание — живое отражение общест­венного бытия,

общая характеристика уровня всего духовного развития человеческого общества в

исторически определенный мо­мент». «Мировоззрение — общее осмысление бытия»

[7, 119].

«В общественном сознании, замечает В. В. Журавлев, содер­жатся части,

различающиеся по их отношению к идеологической надстройке общества. Одни

элементы общественного сознания вхо­дят в надстройку (политические, правовые,

философские, рели­гиозные и прочие взгляды), другие не входят (науки о

природе и технические науки). Рассматриваемое с этой стороны обществен­ное

сознание есть единство надстроечных и ненадстроечных сторон, классовых и

неклассовых элементов» [9, 12].

В сборнике «Формы общественного сознания» дается специаль­ное разъяснение о роли

различных идей по их отношению к бази­су и надстройке: «Общественное сознание,

разделяясь по одной линии на общественную психологию и идеологию, по другой

ли­нии разделяется на ряд форм. К ним относятся: политические идеи, правовые,

моральные, художественные, религиозные, философ­ские. Эти формы сознания суть

идеологические формы и входят в надстройку. Но не все вообще идеи входят в

надстройку. Разу­меется, все без исключения идеи имеют свои корни в развитии

производительных сил. Но, например, технические идеи отра­жают изменения

производительных сил не так, как, скажем, пра­вовые идеи. Если первые отражают

эти изменения непосредствен<421>но, то вторые отражают их

опосредствованно, через изменения в экономических отношениях, и потому являются

надстроечными [31, 19].

Произведя деление различных форм сознания на надстроеч­ные и ненадстроечные,

следует иметь всегда в виду некоторую условность этого деления. В

действительности все формы созна­ния могут в какой-то мере содержать в себе

элементы надстроеч­ные и ненадстроечные. Естественные науки в своих наиболее

об­щих выводах становятся неотъемлемой частью мировоззрения

2.

Далее, все формы общественного сознания осуществляют не только социально-

классовые, но и познавательные функции. А это значит, что они включают

совокупность уже выработанных ранее исследовательских навыков, приемов,

способов обработки фактического материала. Наконец, у любой из форм

обществен­ного сознания имеется система уже устоявшихся понятий и ка­тегорий.

Рассматриваемые как формы мысли, эти категории также не могут быть отнесены к

классовой стороне общественного со­знания.

Более того, некоторые философы утверждают, что система на­учных знаний и

различного рода идеологических форм не исчер­пывает всего содержания

общественного сознания. Структура его сложнее. Общественное сознание включает в

себя также сознание людей, возникающее в процессе их обычной, будничной

практи­ки, — так называемое обыденное сознание

3.

В целях создания полноты представления о сущности обще­ственного сознания

было бы также полезно рассмотреть трактов­ку сущности сознания в психологии

[34].

Психология рассматривает сознание как высшую, свойствен­ную только человеку и

связанную с речью функцию мозга, заклю­чающуюся в обобщенном и абстрагированном

обобщении дей­ствительности, в предварительном умственном построении действий и

предвосхищении результатов деятельности, в самокон­троле и разумном

регулировании поведения человека [34, 4—5].<422>

Под сознанием в психологии понимается весь духовный мир человека от

элементарных ощущений до высших побуждений и сложной интеллектуальной

деятельности. Для психологического подхода к сознанию характерно понимание

его как процесса. Со­держание этого процесса заключается в осознании

человеком внешнего мира и самого себя. В результате взаимодействия с

ок­ружающей действительностью в процессе онтогенетического раз­вития, в ходе

общения с другими людьми человек отражает эту действительность, получает

знание о ней. В отличие от живот­ных, у которых знания сливаются с их

жизнедеятельностью, че­ловек отделяет знания от того, что в них отражается, и

от того, кто их отражает. Это отделение возможно в связи с тем, что в язы­ке

объективируются результаты познавательной деятельности человека.

Совокупность знаний об окружающем, получаемая человеком непосредственно и в

результате усвоения накопленного челове­чеством и закрепленного в языке,

составляет необходимую пред­посылку осознания объективной действительности и

возникнове­ния сознания как некоего специфического образования. Таким

об­разом, знания составляют ядро сознания, его стержень.

Объективная действительность осознается не посредством ощу­щений. Эту функцию

психологические явления выполняют, лишь включаясь в систему накопленных

знаний, приобретенного опы­та, при соотнесении с тем, каким было

взаимодействие человека с объективной действительностью.

Сознание — новое качество психологических процессов, воз­никающее у человека в

связи с общественно организованной дея­тельностью людей, с их трудом [34, 5—6].

Способность человека к теоретическим обобщениям, выраженным в языке, делает

воз­можным в значительной степени замену индивидуального челове­ческого опыта

«опытом рода» — опытом предшествующих поко­лений людей

4.

Благодаря общественному характеру языка, созданного обще­ством, мышление

человека также приобретает общественный харак­тер. Каждый человек мыслит теми

же категориями, какими мыслят окружающие его люди, пользуется теми же

понятиями, какими<423> пользуются все говорящие на данном языке. Язык тем

самым пре­вращается в одно из первейших условий существования об­щества.

Следует особо подчеркнуть, что не все содержание человече­ского опыта

становится общественным достоянием. Для познания, для прогрессивной практики

наиболее существенны те результа­ты мышления, которые верно отражают

объективную действитель­ность. Можно предполагать, что на протяжении

многовековой истории человечества, в процессе борьбы человека за

существо­вание сознательно, а часто и совершенно стихийно, отбиралось и

обобщалось то, что было жизненно необходимо и практически по­лезно.

Общественный характер мышления проявляется на каждом этапе социального развития,

благодаря ему осуществляется также духовная связь между разными этапами

5.

Было бы неправильно утверждать, что в общественной жизни людей существует

только общественное сознание, общественное мышление и нет ничего

индивидуального. В действительности об­щественное сознание создается,

развивается и обогащается инди­видами. Духовное богатство общества,

искусство, все, что накоп­лено наукой и техникой, существуют лишь через

индивидуальное сознание. Сознание общества функционирует только через

созна­ние отдельных, конкретных живых людей. Вся система идеальных отношений

людей мертва, пока она не будет пережита чувствую­щим, думающим индивидом.

Только в индивидуальном чувствен­но-практическом действии человека, только в

его психике, в его восприятиях, представлениях, в его наглядно-

непосредственных формах отражения происходит соотнесение всей общественной

системы знаний с объективной действительностью. Через индиви­дуальное бытие

личности общество познает, понимает и преобра­зует мир.

Мышление отражает объективную действительность на основе и через посредство

практики. Практика общества неразрывно свя­зана с деятельностью личности,

индивидуальной практикой.<224>

Практика опосредствует связь мышления с индивидуальной прак­тикой. Различные

виды мышления находятся в зависимости от различных видов практики —

индивидуальной (индивидуальное мышление), общественной (общечеловеческое

мышление), практи­ки какой-то группы (групповое мышление). Индивидуальное,

групповое и общечеловеческое мышление соотносятся как еди­ничное, особенно и

всеобщее [23, 126]. Однако, будучи неразрывно связанными, индивидуальная и

общественная практика относи­тельно самостоятельны

6.

Было бы, конечно, наивно предполагать, что система материаль­ных средств языка

представляет зеркальное отображение всего того, что находится в общественном

сознании. Понятийная сфера всегда более мобильна, чем сфера средств

материального выраже­ния. В разных языках можно найти немало приемов,

конструкций и т. п., которые в настоящее время уже не имеют никакого

логи­ческого обоснования, но тем не менее существуют в языке. Широко известным

примером может служить факт сохранения в русском языке, как и во многих других

языках, категории грамматическо­го рода у неодушевленных предметов. В настоящее

время никто не в состоянии объяснить, почему река относится к женскому

роду, а остров или берег — к мужскому. Можно допустить, что

когда-то эти категории имели определенное логическое обоснование, но в

настоящее время смысл его уже утратился.

Первое прош. вр. в марийском языке имеет две разновидно­сти — разновидность, не

имеющую показателя љ, и разновидность с показателем љ, например

лудым 'я читал' и ончи-ш-ым 'я смот­рел'. Когда-то показатель љ,

по-видимому, имел какое-то специфи­ческое значение, которое со временем

утратилось. Тем не менее показатель s сохраняется до настоящего

времени.

«Язык... — справедливо замечает Г. О. Винокур, — обладает способностью сохранять

свою раз возникшую материальную ор<425>ганизацию в качестве пережитка

очень долгое время после того, как закончился породивший его этап культурного

развития... Унасле­дованные от прошлого структуры очень легко приспособляются к

новым условиям» [1, 246].

В связи с проблемой взаимоотношения языка и общественного сознания следовало бы

указать на некоторые методологические извращения в решении данной

проблемы.

Одно из таких извращений состоит в гипостазировании роли языка. Язык

изображается как творец действительности, форми­рующий человеческое сознание.

Типичным представителем этой теории является известный немецкий языковед первой

трети XIX в. Вильгельм Гумбольдт7

.

Язык, по Гумбольдту, заложен в природе самих людей и необ­ходим для развития

их духовных сил и образования мировоззре­ния. Язык есть как бы внешнее

проявление духа народа, язык народа есть его дух. Строение языков у разных

народов различ­но, потому что различными являются и духовные особенности

на­родов; язык, какую бы форму он ни принимал, всегда есть духов­ное

воплощение индивидуально-народной жизни. Как предметы внешнего мира, так и

возбуждаемая внутренними причинами дея­тельность одновременно воздействуют на

человека множеством своих признаков. Но разум стремится к выявлению в

предметах общего, он расчленяет и соединяет и свою высшую цель видит в

об­разовании все более и более объемлющих единств. Посредством субъективной

деятельности в мышлении образуется объект. Весь язык в целом находится между

человеком и воздействующей на него внутренним и внешним образом природой. Так

как восприятие и де­ятельность человека зависят от его представлений, то его

отноше­ние к предметам целиком обусловлено языком [5].

Идеи Гумбольдта в значительной мере развивают современные неогумбольдтианцы, из

которых наиболее видным представителем является Лео Вейсгербер [6; 43]. Так же,

как и Гумбольдт, Вейсгербер объявляет язык мысленным «промежуточным миром»

(Zwischenwelt), который есть результат взаимодействия мира вещей и мира

сознания. По Вейсгерберу, язык является тем, что охваты­вает все явления,

связывая их в единое целое. Никакая общность жизни не чужда языку. Язык сам

создает окружающий мир. Язык есть образ, картина мира, мировоззрение народа

(Weitbild). Раз­личие языков есть различие самих взглядов на мир, и,

естествен­но, для людей различных национальностей мир выглядит различ­но. Слова

не предполагают отдельные предметы как таковые, а упо­рядочивают многообразие

предметов под определенным углом зрения. Все зависит от мировоззрения, от точки

зрения на мир. Наиболее удачное определение языка, пишет Вейсгербер, гласит,

что язык (немецкий, английский) — это процесс вербали<426>зации мира,

осуществляемый языковым коллективом (немецким, английским). Язык классифицирует

и упорядочивает материал, добытый в результате воздействия внешнего мира на

наши орга­ны чувств, которые дают лишь искаженное, неадекватное пред­ставление

о мире. Языковые приемы образуют языковый образ мира, понятийную сторону языка

[6, 133].

В самой тесной связи со взглядами Вильгельма Гумбольдта и его последователей

находится также так называемая гипотеза Сепира — Уорфа.

Язык, по мнению Э. Сепира, служит руководством к восприя­тию «социальной

действительности». Факты свидетельствуют о том, что реальный мир в

значительной мере бессознательно строится на языковых нормах данного

общества. «Мы видим, слышим или иным образом воспринимаем действительность

так, а не иначе потому, что языковые нормы нашего общества предрасполагают к

определенному отбору интерпретаций...» «Мы никогда не в со­стоянии выйти за

пределы форм отражения и способа передачи от­ношений, предопределенных

формами нашей речи» [25, 177 и 186].

Эти же взгляды позднее развивались в работах Б. Уорфа. «Наш лингвистический

детерминированный мыслительный мир не только соотносится с нашими культурными

идеалами и установками, но захватывает даже наши, собственно, подсознательные

действия в сферу своего влияния и придает им некоторые типические черты» [29,

219]. Ставя вопрос, что было первичным — нормы языка или нормы культуры, Уорф

отвечает на него следующим образом: «В основном они развивались вместе,

постоянно влияя друг на дру­га. Но в этом взаимовлиянии природа языка

является тем факто­ром, который ограничивает свободу и гибкость этого

взаимовлия­ния и направляет его развитие строго определенными путями» [29,

227].

Гносеологические корни теории В. Гумбольдта следует искать в философии

Гегеля. Народный дух в теории Гумбольдта напоми­нает абсолютную идею Гегеля,

которая обладает такой же актив­ной ролью. Весь мир, по Гегелю, представляет

перевоплощение абсолютной идеи. Подобным же образом все в языке, по теории

Гумбольдта, является перевоплощением и отражением народного Духа.

В теории Гумбольдта и его последователей, конечно, не все порочно. Континуум

объективного мира в каждом языке действи­тельно членится по-разному. Можно даже

допустить, что языко­вые формы действительно в известной мере оказывают

какое-то регулирующее или иное влияние на процесс мышления, хотя эта проблема

требует глубокого и всестороннего изучения. В целом, однако, взгляды

Гумбольдта, Вейсгербера, Сепира и Уорфа не мо­гут быть приняты, так как они

совершенно не учитывают многих важных положений, которые сводятся к следующему:

1) Источни­ком понятий являются предметы и явления окружающего мира.<427>

Любой язык в своем генезисе является результатом отражения человеком

окружающего мира, а не представляет самодовлеющей силы, творящей мир. 2) Язык

приспособлен в значительной мере к особенностям физиологической организации

человека, но эти особенности возникли в результате длительного приспособления

живого организма к окружающему миру. 3) Неодинаковое члене­ние континуума

окружающего мира возникает в период первич­ной номинации. Оно объясняется

неодинаковостью ассоциаций и различиями языкового материала, сохранившегося от

прежних эпох. Кроме того, оно может зависеть от влияния других языков и т.п. 4)

В. Гумбольдт и его последователи не учитывают в язы­ках наличия такого явления,

как комбинаторика различных языковых средств, что позволяет выразить любое

понятие, не име­ющее выражения в том или ином языке. Вывод о том, что строй

языка выражает специфическое мышление данного народа, сам по себе неправилен.

5) В настоящее время доказано, что формы и категории мышления являются

одинаковыми у всех на­родов.

Сторонники психологического направления в языкознании, гипостазируя роль

индивидуума, отказываются от понятия обще­народного языка. «Реальное бытие

имеет язык каждого индиви­дуума, — утверждает акад. А. А. Шахматов. — Язык

села, города, области, народа оказывается известною научною фикцией, средним

выводом из известного количества индивидуальных языков» [32, 7]. Общая

социальная основа языка, вытекающая из природы об­щественного сознания, в

этом утверждении фактически отри­цается.

Существует значительное количество теорий психологического направления,

крайне односторонне рассматривающих сущность человеческого языка. По мнению

Г. Штейнталя, например, инди­видуальная психика является источником языка, а

законы язы­кового развития — психологическими законами. Подобно Штейнталю, В.

Вундт считал язык фактом психологии народов, или «этнической психологии».

Основным двигателем языкового творче­ства, по К. Фосслеру, является языковый

вкус — особая разно­видность художественного вкуса. Идеи Бенедетто Кроче во

многих отношениях близки к фосслеровским. И для него язык является

эстетическим феноменом. Основной, ключевой термин его концеп­ции —

«выражение» (экспрессия). Всякое выражение в основе своей художественно.

Отсюда лингвистика, как наука о выраже­нии, совпадает с эстетикой.

В другую крайность впадал Фердинанд де Соссюр [27]. Сос­сюр исходит из

различения трех аспектов языка: языка-речи (lan­guage), языка как системы форм

(langue) и индивидуального рече­вого акта — высказывания (parole). Язык

(langue) есть система нормативно тождественных форм. Язык не является

деятельностью говорящей личности, он — продукт, который личность

пассивно<428> регистрирует. Высказывание (parole), наоборот,

индивидуально. Система языка является внешним для всякого сознания фактом, от

этого сознание не зависящим.

Критикуя Соссюра, В. В. Волошинов справедливо замечает, что сознание

говорящего работает с языком вовсе не как с системой нормативно тождественных

форм. Такая система является лишь абстракцией, полученной с громадным трудом,

с определенной познавательной и практической установкой [2, 81]. Язык тесно

переплетен с речью, инновация, вводимая индивидом, может глубоко затронуть

систему языка.

В связи с вышеизложенным было бы уместно остановиться на некоторых

методологических извращениях, допущенных в свое время Н. Я. Марром и его

последователями. Речь идет о теории классовости языка и его надстроечном

характере. Положение о классовом характере языка впервые было выдвинуто Н. Я.

Мар­ром и в дальнейшем развивалось некоторыми его последователя­ми. Н. Я.

Марр писал: «Нет языка, который не был бы классо­вым и, следовательно, нет

мышления, которое не было бы классо­вым» [19, 91].

Сторонники теории классовости языка не учитывают, что язык не идеологический

продукт, а способ выражения мыслей любого содержания. Категории, лежащие в

основе системы материальных средств выражения связей между словами, абсолютно

нейтральны по отношению к какой бы то ни было классовости. Значение

аб­солютно преобладающего числа слов, входящих в словарный состав любого

языка, идеологически нейтрально. Именно по этой причине язык оказывается в

одинаковой степени пригодным как для выражения суждений сугубо

идеологического характера, так и выражения суждений, лишенных идеологического

характера. Это свойство целиком и полностью вытекает из особенности

ком­муникативной функции языка — быть всеобщим средством об­щения. Язык по

своей природе не является классовым и не может быть классовым. Известны

случаи, когда отдельные диалекты как бы закрепляются за классами. Так,

например, в царской России крестьянство выступало как носитель

территориальных диалектов, тогда как высшая прослойка буржуазии пользовалась

литературным языком. Аналогичное явление наблюдается и в на­стоящее время в

ряде стран мира. Однако эти факты сами по себе ни в малейшей мере не

опровергают тезиса о неклассовой природе языка, так как закрепление

территориальных диалектов за клас­сом крестьянства было вызвано неимманентной

классовой сущ­ностью языка. Оно совершилось в силу определенных историче­ских

обстоятельств.

Так же несостоятельно утверждение Н. Я. Марра и некоторых его последователей о

надстроечном характере языка. Н. Я. Марр вообще отождествлял развитие языка с

развитием экономических формаций. «Смены мышления, — замечает в одной из своих

работ<428> Н. Я. Марр, — это три системы построения звуковой речи, по

совокупности вытекающие из различных систем хозяйства и им отвечающих

социальных структур: 1) первобытного коммуниз­ма, со строем речи синтетическим

с полисемантизмом слов, без различения основного и функционального значения; 2)

обществен­ной структуры, основанной на выделении различных видов хо­зяйства с

общественным разделением труда, т. е. с разделением общества по профессиям,

расслоения единого общества на про­изводственно-технические группы,

представляющие первобытную форму цехов, когда им сопутствовал строй речи,

выделяющий ча­сти речи, а во фразе — различные предложения, в предложе­ниях —

различные его части и т. п., и другие с различными функ­циональными словами,

впоследствии обращающиеся в морфоло­гические элементы, с различением в словах

основных значений и с нарастанием в них рядом с основным функционального

смысла; 3) сословного или классового общества с техническим разделением труда,

с морфологией флективного порядка» [18, 71].

Вышеприведенное мнение знаменует собой полное непони­мание особенностей

исторического развития языков, незнание того, что возникновение

грамматических форм или различие их языкового оформления причинно не связаны

с особенностями экономической структуры общества. Марр также не понимал

истинной природы общественного сознания, сводя все его состав­ные элементы к

элементам классовым и надстроечным.

Диалектический материализм учит, что законы отражения но­сят объективный

характер, т. е. действуют независимо от созна­тельных побуждений людей,

независимо от того, знают или не знают люди эти законы

8.

Этот тезис находится в полном соответствии с указанием К. Маркса, который

рассматривал процесс мышления как «естественный процесс». «Так как процесс

мышления сам вырастает из извест­ных условий, сам является естественным

процессом, то действи­тельно постигающее мышление может быть лишь одним и

тем же, отличаясь только по степени, в зависимости от зрелости разви­тия и, в

частности, развития органа мышления. Все остальное вздор» [15, 209].<430>

ЗАВИСИМОСТЬ РАЗВИТИЯ ЯЗЫКА ОТ СОСТОЯНИЯ ОБЩЕСТВА

При характеристике языка как общественного явления сле­дует также учитывать

его зависимость от изменения состояния человеческого общества. Правда, этим

свойством обладают и дру­гие явления, обслуживающие общество. Например,

машины также отражают изменения, происходящие в обществе. Претерпевает

некоторые изменения в связи с изменением состояния человече­ского общества и

надстройка. Однако все эти явления отражают изменения состояния общества

только в определенном отношении. Язык способен отражать изменение в жизни

общества в более ши­роком плане, во всех его сферах, что существенным образом

отли­чает его от всех других общественных явлений.

Различные конкретные случаи влияния на развитие языка со стороны окружающей

язык внешней среды были охарактеризо­ваны в главе «Язык как исторически

развивающееся явление». В данной главе целесообразнее сосредоточить внимание

на тех причинах изменения языка, которые непосредственно связаны с

из­менением состояния общества, поскольку изменение именно это­го типа лучше

характеризует сущность языка как общественного явления.

Отражение в языке особенностей социальной организации общества

Давно была подмечена зависимость языкового состояния от характера

экономических формаций и формы государства. Так, например, для эпохи

феодализма был характерен распад стран на множество мелких ячеек. Каждый феод

и монастырь с прилега­ющими к нему деревнями представлял государство в

миниатюре. Совершенно естественно, что такая структура общества необы­чайно

способствовала появлению мелких территориальных гово­ров. Местные

территориальные говоры были основной формой существования языка в феодальном

обществе.

Любопытно отметить, что различие социальной организации общества в прошлом может

отражаться на состоянии диалектов, существующих в настоящее время. П. С.

Кузнецов отмечает, что на территории наших старых южных губерний (т. е.

губерний Центральной Черноземной полосы), где особенно было развито помещичье

землевладение, и в настоящее время сохранилось большое количество мелких

местных говоров. Напротив, на севе­ре, где во многих местах совсем не было

помещичьего землевла­дения, а там, где оно было, большинство крестьян

находилось на оброке, причем они часто уходили на заработки в города или

дру­гие губернии, один говор охватывает обширную территорию

9.<431>

Территориальная раздробленность нивелируется в период раз­вития капитализма,

поскольку в это время капитализму необхо­дим единый рынок и хорошо

организованное единое государство, защищающее его интересы. В период

становления капитализма возникает нация и ее характерный атрибут —

национальный язык, который, воплощаясь в литературном языке, указывает

нивели­рующее влияние на территориальные диалекты.

Вместе с тем в буржуазном обществе возникает и другая тен­денция. Капитализм

влечет за собой усиление социальной дифферен­циации общества, что вызывает к

жизни довольно большое коли­чество так называемых социальных диалектов и

жаргонов, арго и т. п.

Консолидация наций в условиях классового общества может иметь своим

результатом появление национализма, способного влиять на языковую политику.

Конкретным следствием этого являются различные пуристические тенденции,

создавшие свое­образие лексического состава некоторых национальных язы­ков,

создание монополий одного языка в стране, ограничение роли языков

национальных меньшинств и даже возрождение фактиче­ски исчезнувших языков,

ср., например, возрождение древне­еврейского языка в современном государстве

Израиль, где он фи­гурирует под названием иврита, примером появления

архаизованных стилей, в целях хотя бы частичного возрождения ныне уже

исчезнувшего языка, может служить существование в со­временной Греции особого

архаизованного языкового стиля, из­вестного под названием кафаревусы,

представляющего своеобраз­ный компромисс между древнегреческим и

новогреческим язы­ками.

Каждая общественно-экономическая формация создает особый жизненный уклад

общества, который проявляется не в одном каком-нибудь частном явлении, а в

целом комплексе взаимно обусловленных и связанных между собой явлений.

Конечно, этот своеобразный жизненный уклад отражается и в языке. Если

сравнить, например, систему общественных функций русского языка эпохи царизма

с системой его общественных функций, типичной для советской эпохи, то нельзя

не обнаружить в этих системах определенной специфики, определенной

направленности. Так, в обществе, где играют ведущую роль публичные формы

язы­кового общения (митинг, собрание, радиоречь, театр и т. д.), уста­новка

на слушателя будет, несомненно, более ощутимой, чем в об­ществе, где языковое

общение замкнуто кругом только более или менее «приватных», уединенных,

узкоадресованных речевых жан­ров. Огромное значение публичных речевых жанров

определило для русского языка советской эпохи особую значимость «установ­ки

на слушателя» для многих языковых преобразований нашего времени [13, 28].

Отражение в языке социальной дифференциации общества

Человеческое общество не представляет абсолютно однородно­го коллектива. В

нем наблюдается дифференциация, вызываемая различными причинами. Это может

быть дифференциация по клас­совому, сословному, имущественному и

профессиональному приз­наку, которая, естественно, отражается в языке. Так,

например, немецкие исследователи различают три уровня в социальном расслоении

современного немецкого языка, которые могут быть обозначены как диалект в

собственном смысле (Mundart), полу­диалект (Halbrnundart или Umgangssprache)

и национальный ли­тературный язык (Hochsprache), в своей разговорной форме

обыч­но слегка окрашенный местным произношением («gebildete Umgangssprache»,

по терминологии П. Кречмера, т. е. «обиходный язык образованных») [8, 26]

(см. гл. «Литературный язык»).

Дифференциация языка особенно усиливается в связи с ус­ложнением производства

и происходящим на этой почве разделе­нием труда, что выражается главным

образом в появлении специ­альной терминологии.

Наряду со специфической профессиональной лексикой, свя­занной с потребностями

определенной отрасли производства, по­является особая лексика, типичная для

различных арго, жарго­нов и т. п., ср., например, студенческий, воровской,

солдатский и др. жаргоны.

Социальная дифференциация языка затрагивает обычно только область лексики.

Наблюдаются, однако, отдельные случаи, когда она захватывает и область

грамматического строя язы­ка. В японском языке существует спряжение глаголов с

всп. гл. масу, в настоящее время уже не употребляющимся в роли

са­мостоятельного глагола, например: ёму и ёмимас(у) 'чи­таю'.

Формы без масу в обычном разговоре употреблять не ре­комендуется, так

как они считаются невежливыми. Их употреб­ляют в разговоре с друзьями, низшими

и т. д.10

В корейском языке в живой речи глаголы получают иное, чисто разговорное

оформление, изменяющееся в зависимости от того, в какой среде, обстановке

ведется разговор, кем является говорящий и слушающий. При выборе разговорных

форм глагола учитываются самые разнообразные факторы: общественное поло­жение,

возраст, пол, семейное положение, жизненный опыт, знание и т. п. Различаются

следующие формы: книжная, фамиль­ярная, вежливая, учтивая и почтительная,

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36