 |
РУБРИКИ |
Библейские мотивы в творчестве М.Ю. Лермонтова - (реферат) |
РЕКОМЕНДУЕМ |
||
|
Библейские мотивы в творчестве М.Ю. Лермонтова - (реферат)p>Главным образом, "Боярин Орша" и "Мцыри" внутренне связаны одним и тем же символическим понятием "земного меда", запрещенного якобы Богом. Арсений говорит:Не говори, что божий суд Определяет мне конец: Все люди, люди, люди, мой отец! [1, III, 105]. Эти строки Лермонтов перенес в поэму из "Исповеди". И в обоих этих произведениях они выражали мысль, близкую к смыслу библейского сказания об Ионафане: нельзя приписывать Богу "безумные" решения людей, несовместимые с природой человека. Заменив эпиграфом из ветхозаветной книги Царств первоначально избранное им как эпиграф к этой поэме французское изречение "On n’a qu’une seule patrie" ("Родина бывает только одна") на библейское изречение, Лермонтов преследовал определенные творческие цели. Если в первом эпиграфе на главное место ставилась идея любви к Родине, в разлуке с которой томится в заточении и умирает герой поэмы, то колорит церковной библейской цитаты дал возможность поэту перенести основной идейный пафос поэмы на борьбу против традиционного религиозно-аскетического мировоззрения, ставящего человека в определенные рамки, выход за которые наказуется. Лермонтову, конечно, было известно то определение художественной роли эпиграфа, которое читалось в распространенном литературоведческом пособии его времени "Словаре древней и новой поэзии" Н. Остолопова: "Епиграф. Одно слово или изречение в прозе или стихах, взятое из какого-либо известного писателя, или свое собственное, которое помещают авторы в начале своих сочинений и тем дают понятие и предмет оных" [75]. Следуя этому общепринятому канону, Лермонтов и в данном случае сумел найти в тексте книги, служившей главнейшей опорой традиционного миросозерцания, слова, которые помогли бы ему выразить свой глубоко прочувствованный протест против смирения и покорности. Рассчитывая на восприятие читателей, которым были хорошо известны библейские тексты, Лермонтов не только сравнивает героя своей свободолюбивой поэмы с вызывающим сочувствие образом юноши Ионафана, но, возможно, противопоставляет своего героя библейскому: ведь Ионафану народ не дал погибнуть, юноша избежал казни за нарушение безрассудного обета. Не мог ли и Лермонтов этим эпиграфом поэмы "Мцыри", обращенным к знающему Библию читателю, напомнить ему о "мнении народном", которое расходится с жестоким судом власть имущих и не может не оправдать свободолюбивые порывы героя? ! Да, Мцыри - это нарушитель запрета, обреченный смерти за невоздержную любовь к жизни и свободе. Но вместо оправдательной интонации Ионафана: "Я отведал.... немного меду" (там же, 43), - у Лермонтова слышится горький упрек: "мало", "так мало" меда. Из всех новозаветных книг в творчестве Лермонтова наиболее заметный след оставил Апокалипсис. А если говорить точнее - два мотива, издавна питавшие народное воображение. Во-первых, у поэта встречается образ занебесной "книги жизни"; где записаны судьбы народов и личные жребии живых и мертвых. Этот образ перешел в Апокалипсис (др. название "Откровение Иоанна" - заключительная книга Нового завета, пророчащая будущее) и в христианское молитвословие из ветхозаветных "пророческих" книг (сравн. " И увидел я, и вот, рука простерта ко мне, и вот, в ней книжный свиток. И он развернул его передо мною, и вот, свиток исписан был снаружи и внутри, и написано на нем: "плач, стон, и горе" (кн. Иезекииля 2. 9-10). "И увидел я другого Ангела сильного, сходящего с неба, облеченного облаком; над головой его была радуга, и лицо его как солнце, и ноги его как столпы огненные, в руке у него была книжка раскрытая. И я пошел к ангелу, и сказал ему: дай мне книжку. Он сказал мне: возьми и съешь ее; она будет горька во чреве твоем, но в устах твоих будет сладка, как мед" (Откровение от Иоанна 10. 1-2, 9); и др. ). Образ "книги жизни" ассоциировался там с темой божьего суда: "Судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими" (Откровение 20. 12). Идея рока, судьбы рано складывается в душе поэта. Бесконечно, в самых разнообразных сочетаниях, этот образ "грозного рока" повторяется в его стихотворениях. Что идея Судьбы сильно занимала ум и воображение Лермонтова видно из того, что на маскарад (1830? ) в Благородном Собрании Лермонтов явился в костюме астролога с огромною книгою судеб под мышкой [73, 20]. В том же году, может непосредственно перед или после маскарада, Лермонтов в стихотворении "Смерть" ("Ласкаемый цветущими мечтами") писал: Лирический герой читает в ней свое осуждение, свой приговор - в адских мучениях духа наблюдать за разложением собственного тела (характер описания этой части позволяет предполагать также, по мнению Н. Мотовилова, [47, 531], непосредственное влияние Дж. Байрона, его стихотворения "The Darkness"). Впрочем, приговор этот воспринимается не как "сообразно с делами", а как непостижимое проклятие. Хотя в "Смерти поэта" (1837г. ) Лермонтов, однако, сочетает в духе Апокалипсиса идеи божественного предвидения "мыслей и дел" с идеей справедливого воздаяния. В духе Апокалипсиса написано "Предсказание" (1830г. ). Оно построено в двух планах: конкретно-историческом и мифологическом. Именно с этой стороны оно ориентированно на библейскую книгу, содержащую рассказ-предсказание о конце света, когда будут твориться ужаснейшие разрушения по всей земле: Настанет год, России черный год, Упоминается у Лермонтова и об апокалипсическом числе 666 [1, V, 154]. Во-вторых, мотив, затрагивающий тему небесного сражения архангела Михаила и его ангельского войска с Сатаной и падшими ангелами (Откровение Иоанна 12, 7-9: "И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали противдракона, и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и Сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним"). Следует заметить, что в своих произведениях Лермонтов часто говорит об ангелах. Ангелы немолчно славят Бога; Азраил произносит такие слова: Я часто ангелов видал Под влиянием Библии Лермонтов создает дивные образы ангелов света и тьмы ("Ангел", "Демон"). У Лермонтова можно найти и глубоко архаичное соотнесение ангелов "воинства небесного" со звездами астральные пейзажи в "Демоне", особенно в так называемом ереванском списке, где герой, выполняя до своего падения традиционные ангельские функции, "стройным ходом возводил /Кочующие караваны/ В пространстве брошенных светил", и христианско-мистическую идею об ангельской иерархии как зеркалах "славы божией" (песня монахини во 2-й редакции "Демона"), и интимно лирическое ощущение неуловимого ангельского полета, сравниваемого с несущимся звуком или скользящим по ясному небу следом. О об ангелах смерти говорит Библия: " И вышел Ангел Господень и поразил в стане Ассирийском сто восемьдесят пять тысяч человек. И встали по утру, и вот, все тела мертвые" (кн. пр. Исайи 37. 36). В создании образа могучего, дерзкого Демона тоже сказалась библейская начитанность Лермонтова. Именно в книгах Библии лежат истоки зарождения и становления демонического начала в мире. Пророк Захария видел: “Иисуса, великого Иерея, стоящего перед вечносущим Ангелом, и Сатану, стоящего по правою руку его, чтобы противодействовать ему" (Захария III, 1). Говоря о "битве незабвенной" на небесах, следует подробнее остановиться на стихотворениях, в которых так или иначе присутствует эта сцена. Как и с какой целью использует автор этот библейский мотив? Содержание раннего стихотворения Лермонтова "Бой" (1832г. ) - фантастическая картина боя враждующих "сынов небес". Предполагают, что непосредственным толчком к созданию этого стихотворения послужило зрелище грозы. Поэт опирается на метафорическое изображение пейзажа с грозой, на те же формы образности ("черный плащ", "рыцари"), но возводит их на новый уровень, облекая ассоциациями и создавая на их основе целостную картину столкновения Добра и Зла. В воине "Боя", одетом в серебристые одежды, угадывается архангел Михаил, главный воитель, вождь небесной рати, именуемый в ветхо- и новозаветных текстах "князем снега, воды и серебра" (изображение его Лермонтов мог видеть, в частности, на иконе, имевшейся в доме Е. А. Арсеньевой, бабушки поэта). Но Лермонтов отказывается от библейской фразеологии, от именования враждующих сил (поэту достаточно неопределенных указаний: "воздушных два бойца") и от традиционной религиозной интерпретации самого поединка и его исхода, не допускающей сомнения в конечном торжестве тех, кто сражается на стороне Бога. Герой стихотворения первоначально убежден в превосходстве темных сил: И, вид я злость противника второго, О битве ангельского войска с Сатаной упоминается также в 5-ой редакции “Демона”; ср. также во 2-ой редакции поэмы: А потом было заключение Сатаны и его помощников в бездну: "И увидел я Ангела, сходящего с неба, который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей. Он взял дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его на 1000 лет, и низверг его в бездну, и заключил его, и положил над ним печать, дабы не прельщал уже народы, доколе не окончится срок; после же сего ему должно быть освобожденным на малое время (Откровение 20. 1-3). Сравните с лермонтовским "Отрывком" (1830г. ), где осужденные люди, подобно демонам, "окованы над бездной тьмы" [1, I, 104], или в "Демоне": "Взвился из бездны адский дух" [1, III, 473]. Небесная битва и ее итог - все это составляет подразумеваемый "пролог на небесах" к сюжету "Демона", особенно первых вариантов поэмы, еще близких мистерии и не обретших "земного" колорита "восточной повести". Сопоставление Демона с Молнией ("Блистал, как молнии струя") и особенно в 5-ой редакции ее более сниженно и катастрофично: "И видел Сатану, спадшего с неба, как молнию" [Лука 10. 18]. Лермонтов очень восприимчив к поэзии культовых, молитвенных, апокрифических образов. Он то вспоминает мистическую "топографию" рая в стихотворении "К деве невинной", 1831г. : На третьем небе образ твой (ср. 2 Коринфянам 12. 2-4 где сказано: "Знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет (в теле ли-не знаю, вне ли тела - не знаю: Бог знает) восхищен был до третьего неба.... Он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать"), то, сравнивая себя со своим демоном именует его "царем воздушным" (стих. "Одиночество", 1830г. ) - в соответствии с церковным представлением о Сатане как "князе воздуха" или "о духах злобы поднебесных", разгоняемых колокольным звоном, - то, в согласии с храмовой символикой, зрительно отождествляет прегражденный доступ в рай с затворенными "царскими вратами", ведущими в алтарь ("решетка райской двери", упомянутая в романе "Вадим" или строки из стих. “М. П. Соломирской”, 1840г. : Лермонтовская "ангелология" и "демонология" очень обширна. Она оформлена библейско-церковными представлениями о духовно-личностных, бестелесных существах, чья особая природа описана в "Сказке для детей" (строфа 5-ая): То был ли сам великий Сатана, Таким образом, из всего выше сказанного следует, что Ангелы и Демоны присутствуют в поэзии Лермонтова на правах конкретных “иконографических” персонажей, а не только ценностных символов. Мир божницы, заполненный предметами культа (образ, крест, лампада), неизгладимо врезался в память и душу поэта ещё в ранние детские годы. Все шло от бабушкиной божницы. Детские впечатления от православного уклада её дома в Тарханах не растаяли с возрастом, потому-то и позднее вид образной всегда производил на Лермонтова впечатление. В письмах Арсеньевой к своему внуку всё те же благославляющие слова: "Христос с тобою, будь над тобою милость Божия". Чувствовала ли она что-нибудь недоброе, но "бабушка так дрожала над внуком, что всегда, когда он выходил из дому, крестила его и читала над ним молитву. Он уже офицером, бывало, спешит на ученье или парад, по службе торопится, но бабушка его задерживает и произносит обычное благословение, и так бывало по нескольку раз в день" [73, 4]. Прозрачный сумрак, луч лампады, По инстиктивному движению православного человека, поэт, войдя в хату в Тамани, тот час же заметил отсутствие образа. "На стене ни одного образа - дурной знак" [1, V, 231]. И предчувствие не обмануло его. Всё это - предметы культа, внутрихрамовое пространство, звон церковного и монастырского колокола - вызывает у поэта умиленный (стихотворение "Ветка Палестины", где, в частности, "чистые воды Иордана" напоминают о крещальных водах) или сумрачно-трагический ("Боярин Орша - описание образов, безнадёжные удары колокола в "Мцыри"), но всегда живой и глубоко заинтересованный отклик. Где образа, там и молитва. Но об этом речь пойдет во второй главе. А здесь, подводя итог всему написанному в этой части дипломной работы, необходимо отметить следующее. Все книги Ветхого и Нового Завета - это история борьбы двух начал - Добра и Зла, Бога и Дьявола; этот же мотив проходит через всё творчество Лермонтова. Отношение поэта к Богу, основанное на текстологическом анализе, является весьма противоречивым. Ветхозаветные книги и пророчества представляют для Лермонтова наибольший интерес, и в процентном отношении мотивы из Ветхого завета преобладают над собственно христианскими. Наиболее важными в лично-психологическом плане являются библейские мотивы, затрагивающие темы сверхчеловеческой мощи (пророчества), необъяснимых "метафизических" тревог и страданий, странничества и одиночества; скоротечности человеческой жизни. А так же два мотива из Апокалипсиса, перешедшие туда из ветхозаветных "пророческих" книг. Библейские мотивы своеобразно воплощены в текстах то в виде собственного библейского имени, то образа, то сюжета, то идеи. Они могут нести большую смысловую нагрузку или просто использоваться в качестве цитаты - поговорки. Но любое употребление библейских мотивов в поэзии и в прозе Лермонтова рассчитано на читателя, знакомого с Библией и умеющего делать определенные выводы для себя, исходя из контекста произведения. Молитваесть словесное выражение живого богообщения. Она вмещает бесконечно многое: веру в отеческую любовь Всевышнего, убежденность в действенности молитвенного слова, познание себя, со своими немощами и грехами, стремление к покаянию, очищению, спасению. Молитва Господня ("Отче наш.... ") заповедана Самим Иисусом и входит в текст Евангелия. Другие молитвы сложены в разные эпохи людьми, которые достигли высот духовной жизни и обрели дар религиозно-мистического творчества в словемолитвенного творчества.... Эти молитвы издавна вошли в церковный обиход. Каждый христианин вносит в молитвенное творчество свою, пусть никому незаметную лепту ( но она бесценна перед Богом): покаянную ноту, добрый помысел, оттенок чувства. Они обогащают молитву; а в иных случаях, закрепленные в слове, освященные церковным употреблением, становятся достоянием религиозной жизни, культуры. Различные состояния души, различные грани познания отражались в молитве. Потребность "говорить к Богу", открываться ему в том или ином жизненном положении, душевном состоянии присуща едва ли не всем русским поэтам. Именно поэтому существует у нас давняя и устойчивая традиция молитвенной лирики. В ней также есть переложения известных молитв, прежде всего "Отче наш.... ", что можно найти у Сумарокова, позже - у Кюхельбекера. Великопостная молитва Ефрема Сирина превосходно переложена А. С. Пушкиным в стихотворении "Отцы пустынники и жены непорочны.... " Подражания молитвам, начиная с 18 века, получают многообразные поэтические формы. Или в них варьируются излюбленные мотивы псалмов; или с помощью пейзажной детали и психологических подробностей индивидуализируется ситуация молитвы. Именно этим путем - путем раскрытия интимно-духовных отношений личности к Богу - движется молитвенная лирика от подражаний и стилизаций к сложному сочетанию религиозно-мистических, нравственных, эмоциональных элементов, не отрываясь от традиционной формы изложения содержания. Не оставила равнодушным поэзия и поэтика традиционной молитвы и М. Ю. Лермонтова. Или, если выразиться точнее, именно Лермонтов и не мог не обратиться к этой теме. Даниил Андреев (поэт и философ нашего времени, автор знаменитого мистико-философского труда "Роза мира") писал: "С самых ранних лет - неотступное чувство собственного избранничества, какого-то исключительного долга, довлеющего над судьбой и душой; феноменально раннее развитие бушующего раскаленного воображения и мощного, холодного ума.... высшая степень художественной одаренности при строжайшей взыскательности к себе, понуждающей отбирать для публикаций только шедевры из шедевров.... В глубине его стихов с первых лет и до последних, тихо струится, журча и поднимаясь порой и до неповторимо дивных звучаний, .... светлая, задушевная, теплая вера.... " [11, 3]. Самое простое, почти детское, услышал в Лермонтове народ: молитву. Но это было не так -то просто. Часто и сам Лермонтов говорил речи - "значенье ничтожно"; хотел, чтобы и другие слышали от него лишь эти речи, но в них, там, - как за синими глазами податливой служанки, - слышал другое значение, другой познавал смысл: Душа их с моленьем, После Лермонтова, - как значится в описи его имущества, - осталось "четыре образа и серебряный нательный крестик, вызолоченный с мощами". Существует рассказ о том, что Лермонтова, печоринствующего отрицателя, злого Лермонтова, один из его товарищей застал однажды в церкви. Он молился на коленях [30, 20]. Таким же тайным молитвенником, явным отрицателем, был он и в жизни, и в поэзии. Быть может, ни у одного из русских поэтов поэзия не является до такой степени молитвой, как у Лермонтова, но эта его молитва - тайная. Лермонтов слыл безбожником - и в общем-то, слывет им доныне. "Лермонтов не был никогда религиозным человеком", - утверждали многие литераторы, критики, академики, повторяя здесь лишь то, что почти всеми думается о Лермонтове. И все же, может быть, правда о нем - то, что увидел заставший его в церкви товарищ, а не то, что видели его критики, друзья и враги? Молитва Лермонтова тайна, сокровенна; хула - явна, приметна. Молитва его стыдлива, она боится, чтоб не нарушилось её одиночество, и она сознательно скрытна, затаенна. В не предназначавшейся для печати автобиографической поэме "Сашка" есть место, решающее спор о первичной, изначальной религиозности Лермонтова: Век наш - век безбожный; Боязнь "шпиона ничтожного" сделала молитву поэта скрытной, утаенной, как будто не существующей. Но навсегда осталась привычка "поневоле лицемерить" - под явной маской воинствующего отрицателя хранить тайную молитву. Редко где Лермонтов так глубоко проникал в свою творческую личность, так ясно понимал её и обрисовал столь отчетливо, как в "Молитве" ("Не обвиняй меня, всесильный.... ") 1829 года. Здесь отступают на второй план возможные переклички с подобными вещами в европейской поэзии. Ощущение и осознании 15-летним(! ) автором своего дара слишком подлинны в этом раннем шедевре, воззвания к Богу слишком откровенны и горячи и рождаются на глазах читателя. Лермонтов уже в этом стихотворении обнаруживает неистребимую противоречивость своей натуры (и человеческой природы вообще). Одной стороной она навеки прикована к "мраку земли могильной", и "дикие волненья" этого мира безраздельно владеют сердцем поэта. Другой стороной она влечется к Богу и знает высшие и вечные ценности. "Молитва" начинается как покаянное обращение к "всесильному", который может обвинить и покарать за недолжное (за упоение земными страстями): Не обвиняй меня, всесильный, А дальше следует цепь придаточных анафорических предложений ("За то, что.... "), составляющих первую строфу - период, где поэт перечисляет все свои грехи: За то, что мрак земли могильный Но одновременно с покаянной интонацией ощущается в этих строках и чуждая молитве интонация самооправдания. Возникает нарастающее напряжение мольбы спора, драматизм борьбы, в которой нет победителя и где покаяние всякий раз оборачивается несогласием, утверждением своих пристрастий и прав. В быстрой смене состояний рождения трагически противостоящее всевышнему "я": из неслиянности двух голосов - покаяния и ропота - растет чувство тревоги; нарушена органическая связь между "я" и богом, которая все же признается животворной: Живых речей твоих струя(сравните евангельские образы: "вода живая", "вода, текущая в жизнь вечную" и наиболее соответствующее слову Лермонтова - "глаголы вечной жизни"). И все чаще место "живых речей" занимают "заблужденья", душу захлестывают неистовые стихии(клокочущая "лава вдохновенья", "дикие волненья" земных страстей); гордость не дает принять мир таким, каков он есть, а смириться и приблизиться к всесильному - страшно: потому что это означает отказ от своего пусть грешного, но исполненного неистребимой жажды жизни "я"; и, наконец, неожиданное вторжение в обращение к творцу - молитвы к неведомому, не - богу: Моление о прощении все более заглушается интонацией оправдания своих страстей и заблуждений, выступающих как самостоятельные воле героя силы, а в подтексте недоумение перед лицом Творца, наделившего его всем этим, которое во второй строфе оборачивается упрёком ему. Вторая строфа не только продолжает, но во многом противостоит первой: просительно-молитвенная интонация сменяется вызывающе-императивной ("не обвиняй.... не карай .... но угаси.... преобрати.... останови"). Если в первой строфе герой молит не обвинять и не карать, то во 2-ой строфе, бросая вызов всесильному, герой говорит с ним как равный, предлагая ему явить своё всесилие (почти все глаголы выражают энергичное побуждение к действию), сам же словно отказывается одолевать То состояние, которое в 1-ой строфе ощущалось лирическим героем как греховное, как неодолимая слабость, во 2-ой строфе оказывается могучей и сверхчеловеческой силой: "дикие волненья" оборачиваются "чудным пламенем" и в этом чудном пламени "всесожигающего костра" мерцает отблеск того, кого чуть позже Лермонтов назовёт "мой Демон" ( ср. в одноименном стихотворении "луч чудесного огня", 1830-31 г. ). Самой логикой конфликта Творцу парадоксально представлена здесь уже не животворная, а умертвляющая роль ("угаси.... чудный пламень", "преобрати.... сердце в камень"). Только ценой такого сурового обуздания и укрощения, аскетического ограничения личности, которое в глазах лирического героя равносильно её полному перерождению, Всесильный может обратить его на "путь спасенья". (Возможность подобного трагического распутья была предуказана в Евангелии: "Сберёгший душу свою потеряет её; а потерявший душу свою ради меня сбережет её", - Матфей, 10. 39). Последним и едва ли не главным препятствием на этом пути оказывается творческий дар -"страшная жажда песнопенья". Здесь достигает высшего накала спор героя с Богом. Поэтическое вдохновение - это фокус, вобравший в себя все жизненные страсти - жажды. Поэтому столь противоречиво само отношение Лермонтова к творческой страсти: торжественно-архаичное, духовно-возвышенное - "жажда песнопенья" - сталкивается с эпитетом "страшная", т. е. всепоглощающая, роковая, погибельная. Жизнь по заветам Всевышнего - “тесный путь спасения” [срав. Евангелие: “тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь (вечную)”] - в этой исполненной противоречий молитве предстает и как недостижимо высокий идеал, и как нечто страшное, словно смерть - живому существу. А контрастная перекличка со стихом 13 ("мир земной мне тесен") указывает на полную безысходность. Однако это состояние мучительного разлада с творцом, с миром и с собой не всегда было свойственно лирическому герою, на что указывают заключительные слова: "снова обращусь". "Молитва" передает смятение, трагическое раздвоение духа между верой, зовущей обратиться с покаянной молитвой о снисхождении, и стремлениями горячей, гордой, несмирившейся души. А может всё это, т. е. вышесказанное, не совсем соответствует истины? . Лермонтов уже в столь юном возрасте догадывался, откуда истекает мучающая его раскаленная "лава вдохновенья". Этот "чудный пламень, всесожигающий костер" не что иное, как огонь Асмодея, от которого безудержно разгораются страсти, распаляется поистине "страшная жажда песнопенья". Бог для Лермонтова - абсолютная реальность. Но отношение к нему трудно однозначно определить, точнее сказать, невозможно, так как в разных контекстах оно проявляется и воспринимается по-разному. Одержимость поэзией уводит его далеко от путей Божиих, затворяет его слух для глагола Господня, совращает ум, омрачает взор. Он сам осознает это как недолжное, гибельное в себе и молит Всесильного не обвинять и не карать его за то. Он понимает всю степень вины своей перед Ним - отсюда страх предстать перед Его Очами: Мучимый избытком своей свободы ("мир земной мне тесен"), мучимый соблазном "грешных песен", он оставляет на волю Божию разрешение этой драмы, твердо, однако уверенный, что лучший исход из неё - “тесный путь спасенья”. И нет в этом стихотворении-молитве ноток роптания, протеста, самооправдания, а есть вера, пусть скрытая, но вера. Очень, очень трудно понять такого непонятного, противоречивого поэта, как Лермонтов. Трудно определить, какой именно смысл вкладывал он в то или иное свое произведение. Человеческая душа - потемки (в хорошем смысле этого слова). Вот поэтому и воспринимают читатели неоднозначно одни и те же строчки из поэтических произведений Лермонтова. В 1837 году Лермонтов снова называет свое стихотворение "Молитвой" ( "Я, Матерь Божия, ныне с молитвою.... "). Навеки задышала она в русском стихе. С. Н. Дурылин в своей статье "Судьба Лермонтова", написанной им в 1914 году [30], ещё раз вскрывает противоположность Пушкина и Лермонтова на примерах их молитвенных стихотворений. Величавая славянская молитва А. С Пушкина "Отцы пустынники" - не молитва вовсе: переложение молитвословия, рассказ о молитве, читаемой постом. Пушкин любит передавать молитвы, рассказывать, что читают на молитве. Мальчик в "Борисе Годунове" читает молитву за царя, опять великолепную, подлинно церковно-славянскую, православную молитву, а слушают её лукавые бояре с хитрым Шуйским, и если молятся, то сердцем просят обратного, чем устами. Пушкин, может - и никто другой так не может! передать о том, как молится правоверный о гибели гяуров ( "Стамбул гяуры нынче славят.... "), как араб хвалит всесоздавшего Аллу, он передаст религиозную муку сурового пуританина ("Странник"), он расскажет просто и прекрасно о любезной ему картине, висящей перед ним - о лике Мадонны, он с негодованием сравнит николаевских солдат, охраняющих "Распятие" Брюллова с мироносицами, охранявшими Распятие Господне - он рассказывает, передает, описывает, читает молитвы. Есть молитвословия, христианские, магометанские, есть слова “молитв”, но нет молитвы. Обратное - Лермонтов. Есть молитва - и нет молитвословий. По обращению есть только одна молитва "Я, Матерь Божия", не похожая ни на одну молитву ни в одном молитвеннике; по устремлению, по сокровенному порыву, по радости или муке, все стихи- молитва. Лермонтов ввел стихотворение в текст письма М. А. Лопухиной от 15. 02. 1838 г под названием Молитва странника": "В завершение моего письма я посылаю вам стихотворение, которое я нашел случайно в ворохе своих путевых бумаг и которое мне в какой-то степени понравилось, потому что я его забыл - но это вовсе ничего не доказывает" [1, V, 363]. Стихотворение строится как монолог лирического героя - мольба о счастье любимой женщины, о её душе (вероятно, что в "Молитве" речь идет о В. А. Лопухиной). В ходе монолога вырисовываются три образа: В общем контексте лермонтовской лирики существенно, что внутренняя драма героя, одинокого странника с "пустынной душой", отодвинута на второй план, а на первый - выступает образ героини - её нравственная чистота и беззащитность перед враждебными силами "мира холодного". Мольба за неё освещает с новой стороны образ самого героя: трагедия духовного одиночества не разрушила его глубокого участия и заинтересованности в судьбе другого человека. "Молитва" проникнута интонацией просветленной грусти, связанной с особым преломлением в этом стихотворении религиозных мотивов: существование "незлобного сердца", родной души заставляет героя вспомнить о другом, светлом "мире упования", в котором "теплая заступница" охраняет весь жизненный путь "достойной души" и ангелы осеняют её на пороге смерти. Наверное, светская поэзия не произносила пред ликом Богородицы слов, более проникнутых нежной христианской любовью к ближнему, верой в заступничество Её за род людской, чем слова этой лермонтовской "Молитвы". Стоит один лишь раз услышать, кому возносится эта молитва, и можно расслышать множество слов, много воздыханий, прочтя это единственное молитвословие Лермонтова: И эта молитва не о себе (лирический герой отвергает традиционные формы обращения к Богу с молитвой о себе). В ней есть тот "необыкновенный лиризм", который, по мнению Гоголя, "исходит от наших церковных песен и канонов" [43]. И действительно: в акафистах Богородице "Нечаянныя Радости" и "Державныя" говорится о "Теплой Заступнице и Помощнице роду христианскому"; в акафисте Троеручице поётся, что Она согревает "хладные сердца наша" [43, 3]. В этой своей молитве Лермонтов - глубоко народен. Замечено, что русская молитва есть по преимуществу молитва к Богоматери и только через Неё ко Христу. Мы не знаем многих образов Христа, но образы и иконы Богоматери многообразны: точно вся многообразная народная скорбь и печаль многообразно прибегала к Многообразной Заступнице. Молитва к Богоматери - простейшая, детская, женская молитва, ею-то впервые помолился Лермонтов, уже не боясь креститься при "шпионе ничтожном". В этой "Молитве" поэт соединил свою религиозную судьбу с религиозной судьбой русского народа. "Молитва" - шедевр любовной лирики Лермонтова. В стихах дышит такая благоговейная любовь, что они по праву могут быть названы гимном чистоте, нежности, душевной красоте. Как трогательно, по-детски, вырвалась эта последняя мольба? ! Как будто есть ангелы лучше или хуже? Но именно лучшего, самого лучшего просит Лермонтов, а то, пожалуй, и ангел окажется недостойным его любимой.... В "Молитве" - если на время отрешиться от её пронзительного очарования сложный, очень запутанный синтаксис. Первые 2 строфы составляют одно предложение. Подлежащее, отделённое от сказуемого шестью строками текста с вводными словами и предложениями, отгороженное точкой с запятой - как, казалось бы, тяжело и искусственно это должно выглядеть. Но человек (читатель) начинает повторять стихи вслух, и ему уже хочется без конца слушать этот жаркий шёпот, эту горькую мольбу. Сбивчивая, с нагнетанием все новых обращений и пояснений, почти исступлённая речь, когда она доходит до последних двух строк, неузнаваемо преображена, как будто человек набрал полные лёгкие воздуха и страшится, что ему не успеть сказать все главное до выдоха. Как будто это последний воздух, как будто это последнее усилие легких, как будто это последняя фраза, произносящаяся им. Но Лермонтов иначе не может - ему кажется, что это действительно так, - его последние слова - последний вздох, и лишь выплеснув свою главную мольбу, он может перевести дыхание и вспомнить, что у него есть ещё время досказать до ее конца. Вторая часть стихотворения звучит уже на другом , умиротворённом дыхании. Это стихотворение - пример полного подчинения синтаксиса авторской интонации. Знаки препинания похожи здесь на путевые знаки, поставленные уже после того, как дорожка проложена. "Молитва" ("Я, Матерь Божия, ....") - совершенные стихи с начала до конца, но есть в них строка, являющаяся кульминационной, - это очень простая антитеза: "Тёплой заступнице мира холодного". Казалось бы, она не могла сама по себе оставить такой глубокий след в памяти множества людей. Но суть в том, что эта антитеза обладает огромной убеждающей силой. Она вобрала в себя эмоциональную мощь долгих переживаний и раздумий поэта, слова эти не случайные, а итоговые, за ними встает всё творчество Лермонтова, вся его трагическая философия, и поэтому воздействие её на читателей огромно. Слова "теплой заступнице мира холодного" в стихах посредственного поэта были бы, бесспорно, замечены и резко выделены среди других строк, но такого впечатления, как в "Молитве", ни за что бы не вызвали. Опыт Лермонтова в этом стихотворении говорит о том, что сильная сама по себе строка прозвучит с удесятерён ной силой, если в ней поэту удастся сконцентрировать одну из главных идей своего творчества, к восприятию которой читатель подготовлен чтением предшествующих стихов. "Холодный мир" для Лермонтова не абстракция, а совершено определённое понятие, знакомое и по другим стихам поэта. В соединении с "теплой заступницей" - другим впечатляющим образом - они создают поразительную антитезу. Стихотворение высоко оценили современники Лермонтова: С. П. Шевырёв, А. А. Григорьев и другие. В. Г. Белинский сказал о нём - "чудная "Молитва" [10]. Позднейшая критика (С. Шувалов, Л. Пумпянский, М. Пейсахович) особое внимание уделила анализу метрической системы стиха (четырёхстопный дактиль, которому многочисленные сверхсхемные ударения в сочетании с пропусками ударений в ряде сильных мест и сплошь дактилической рифмовкой придали чрезвычайно своеобразный рисунок). Ещё через два года, в1839 г. , Лермонтов опять, в третий раз, называет стихотворение "Молитвой" ("В минуту жизни трудную.... "). Несравненную красоту и преображающую силу молитвенного слова прекрасно чувствовали многие русские поэты (Жуковский, Хомяков, Ф. Глинка.... ), но все-таки чаще прочих вспоминаются в минуты разочарований и невзгод строки именно этого стихотворения: По словам А. О. Смирновой (Россет) написана была эта "Молитва" для М. А. Щербатовой: "Машенька велела ему молиться, когда у него тоска. Он ей обещал и написал эти стихи" [47, 283]. (О детской вере Щербатовой Лермонтов писал в стихотворении "М. А. Щербатовой"). В "Молитве" с психологической и поэтической проникновенностью передано состояние душевной просветлённости. Это состояние контрастно противопоставлено "трудной минуте жизни", обычному для лирического героя Лермонтова настроению тяжелой рефлексии и скептицизма: Вместе с тем "святая прелесть" слов "чудной молитвы" предстает и как вообще власть слова над человеком - "сила благодатная" "слов живых", - что сближает "Молитву" (1839 г. ) со стихотворением "Есть речи - значенье", где можно прочитать следующие строки: Не трудно заметит, что воспевая могущество "слова" Лермонтов использует библейскую лексику. В "Молитве" как бы самопроизвольность светлого душевного порыва, которому отдается поэт (его простота и прозрачность "заставляют" Лермонтова обратиться к лексике и интонации, близким к стихии народной поэзии), находит выражение в особой мелодичности стиха, в использовании певучих дактилических рифм. В дореволюционных работах (например, в работах С. Шувалова) стихотворение это рассматривалось как свидетельство отхода Лермонтова от мятежности к религиозному смирению [94]. И в то же время, в 1841г. , В. Г. Белинский подчеркнул, что ".... из того же самого духа поэта, из которого вышли такие безотрадные, леденящие сердце человеческие звуки, из того же самого духа вышла и эта молитвенная, елейная мелодия надежды, примирения и блаженства в жизни жизнию.... " [10]. Советское литературоведение и критика предпочитали не рассматривать это стихотворение с точки зрения религиозной направленности. В последнее время вновь стали появляться статьи, авторы которых рассматривают молитвенную лирику Лермонтова в связи с верой (религиозностью) поэта. Например, Котельников В. А. в своей статье "О христианских мотивах у русских поэтов" [43] или Белова Л. в статье " Космические дали поэта" [11]. Верующие видят в Лермонтове духовного поэта и выделяют в его многогранном творчестве такие религиозно-духовные вершины, как “По небу полуночи Ангел летел.... ”; и две "Молитвы" (1837 и 1839 годов), другие поэтические шедевры, свидетельствующие о высокой и светлой вере Лермонтова, о сердечной связи его с космосом, частью которого он ощущал планету Земля, запечатлев её "в сиянье голубом". Интересен и ещё один факт, касающийся истории, или, точнее, судьбы стихотворения - молитвы "В минуту жизни трудную.... " Как известно, между императором Николаем I, правившим в то время, и его супругой уже давно вёлся спор о литературном значении Лермонтова. Особенно он обострился после выхода в свет романа "Герой нашего времени". Оба они следили за творчеством Лермонтова, но каждый в силу своих интересов и взглядов. Царицу чрезвычайно взволновала дуэль Лермонтова с Барантом. Из отдельных беглых строк и фраз, дошедших до нас, не видно, на чьей стороне было сочувствие императрицы - семейства Барантов или Лермонтова. Но в эти же дни она заносит в маленькую записную книжку строки из стихотворения Лермонтова. Они служат как бы эпиграфом к страничке , начатой 12-21 марта (1840г. ) и посвященной каким-то интимным переживаниям Александры Федоровны. Вот текст этой странички: В минуту жизни трудную Не случайно выписаны императрицей строки из "Молитвы". Она опять возвращается к этому стихотворению летом 1840 года, когда лечится в Элесе. Строки Лермонтова подходят к её настроению, подавленному из-за болезни, разлуки с семьей и свежей утраты - смерти отца, прусского короля Фридриха-Вильгельма III. Одну молитву чудную Религиозная императрица видела залог спасения от "сатанинских" искушений автора "Демона" и "Героя нашего времени" в таких произведениях, как "Молитва". Доказательством этого служит выход в свет романса "Молитва" в феврале 1841 г. , музыку к нему написал придворный композитор Ф. Толстой. Этот случай не был единичным. Более 40 композиторов положили эти стихи на музыку, в том числе А. С. Даргомыжский, А. Г. Рубинштейн, М. И. Глинка, М. П. Мусоргский, Ф. Лист и другие. "Молитва" вошла также и в народный песенный репертуар. Трудно лучше изобразить то радостное умиление, ту свободу от тягот земных, которые даруются человеку в молитвенном богообщении. И не прав ли был Жуковский, когда в своей поэме об Агасфере писал: Сам Лермонтов только три своих стихотворения назвал "Молитвами" ("Юнкерская молитва" не в счет, так как это просто пародия). Но многие исследователи его творчества, особенно дореволюционной поры, определяют как молитвы ещё некоторые его стихотворения, количество которых варьируется. Так, в январе 1831 г. Лермонтов заключает свои "Редеют бледные туманы" желанием: Это прежде всего вехи лермонтовского самопознания, напряженного, неустанного. Настоящую его цель писатель объяснит позже, в "Герое нашего времени": "Только в этом высшем состоянии самопознания человек может оценить правосудие Божие" [1, V, 185]. Не выводы рассудка стали главным итогом такой духовной работы. Самопознание раскрывало "человека внутреннего", просветляло взор. В эти мгновения, превыше всего ценимые Лермонтовым, освобожденный от чувственных томлений, мятежных желаний, от шума и диссонансов внешней жизни "человек внутренний" обретает покой и способность к высшим созерцаниям, как в строках стихотворения “Когда волнуется желтеющая нива”: Ему становится доступна и близка святыня, на которой надолго задерживается его задумчивый, умиленный взгляд: Лермонтов и богоотверженному Демону дает пережить подобное состояние: Неизъяснимое волненье Однако противоречие между "человеком внутренним" (или духовным) и "человеком внешним" (или душевно-телесным) остается в Лермонтове острым и драматичным. Оно отразилось и в стихотворении "Выхожу один я на дорогу": Взгляд первого поднят к горе - как взгляд Давида, любовавшегося творением Божиим: "Яко узрю небеса, дела перст твоих, луну и звезды, яже ты основал еси.... " (Псалом 8: 4). Здесь господствует строй "песни восхождения" (так именуются псалмы 119 - 133-й , имеющие особенный склад и составляющие в Псалтире восемнадцатую кафисму). Поверх земных сомнений и ожиданий "человек духовный" обращает к бытию свой главный, конечный запрос: Что означают тут "свобода и покой" для поэта? В какую область он устремлен? "Сей покой Мой во век века, - говорит Господь Давиду, - зде вселюся, яко изволих и " (Псалом 131: 14). "И извел еси ны в покой", как читался 12 стих в славянском тексте 65-го псалма. "И ты вывел нас на свободу", как передавал это же место русский переводчик. На высотах горных покой и свобода сливаются воедино, на что указывает откровение и православное Предание. Туда и влечется "человек духовный" у Лермонтова; это религиозно-метафизическая вершина и лирическая кульминация всей речи поэта. Если приведенная строка семантически и грамматически прямо изъявляет волю к абсолютному благу, то уже в следующей: напряжение падает; воля духа разлагается на желания души; она даже видимо дробится в глагольных формах, переставая быть субъектно-собранной и целенаправленной. Наконец тяжелый консонатизм (организация согласных звуков) этого стиха перебивает, угнетает дыхание, противостоя воспаряющему вокализму (совокупности гласных стиха предыдущего). "Песнь восхождения" сменяется интонацией нисходящей. Следуя желаниям "человека телесно-душевного", поэт спускается с горных высот в тихие долины. Там вечность осязаемо длится в чередовании дня и ночи, зримо хранится в темной зелени дуба, там сладкий голос, лелея слух, поет про любовь. Это голос соблазна, забвения, голос "духа усыпления" (Рим. 11: 8). Он уводит от ясного сознания с его трагичностью, от духовного движения к надприродному совершенству. В первой части стихотворения приоткрывается религиозно-мистическая личность Лермонтова - созерцающая гармонию мироздания, переживающая боль своей богооставленности, алчущая свободы и покоя в обителях отчих. Она смиренно предстоит пред Богом, и неповторимости такого предстояния соответствует неповторимость словесного его выражения; недаром великолепнейшие, чисто лермонтовские образы возникают именно в этой части. А во второй - лирическое "я" и в содержании, и в средствах выражения остается традиционно романтическим; человек хочет забыть о своем высшем предназначении и раствориться в безмятежном блаженстве тварной природы. Противоречию этому не суждено было разрешиться в пределах краткой жизни поэта. Оставалась возможность принять его как испытание свыше и пронести достойно. К чему и склонялся в конце концов Лермонтов. Отсюда проистекало то преобладающее настроение его, которое Ключевский определил как христианскую грусть. Однако у Лермонтова (как и у других наших поэтов, коим была она знакома) эта грусть не замкнута в себе, не изъята из той общей атмосферы, в которой возникла. Грусть Лермонтова, по верному суждению историка, “становилась художественным выражением того стиха молитвы, который служит формулой русского религиозного настроения: "да будет воля твоя". Никакой христианский народ своим бытом, всею своею историей не прочувствовал этого стиха так глубоко, как русский, и ни один русский поэт доселе не был так способен глубоко проникнуться этим народным чувством и дать ему художественное выражение, как Лермонтов" [41, 139]. Итак, влияние Библии сказалось не только на содержании произведений Лермонтова (использование библейских имен, образов, сюжетов и т. д. ), но и на форме его литературных творений. Стихотворения-молитвы Лермонтова тоже отражают противоречивость его религиозных взглядов и отличаются своеобразием авторской позиции. "Молитва" 1829г. - это мольба-спор лирического героя с Господом. "Молитва" 1837 г. - чистое молитвословие и в то же время шедевр любовной лирики: лирический герой молит о счастьи любимой женщины, хотя сам он "странник с пустынной душой". "Молитва" 1839г. - это отдохновение поэта, светлая грусть и надежда. "Когда волнуется желтеющая нива" - это единение с Богом, растворение в мире природы, а стихотворение "Выхожу один я на дорогу" - итог, философское размышление о жизни. Таким образом, можно сделать вывод, что молитвенный жанр получил у Лермонтова новое, особое развитие. Он не был его открытием, но стал важным звеном его поэтической системы. Библия - это Книга Книг, которая вобрала в себя веками накопленный опыт человечества во всех областях жизни. С древних времен люди искусства обращаются к ней в поисках новых сюжетов; многие страницы её вечно будут пленять людей силой вдохновения, яркостью образов, глубиной мыслей. М. Ю. Лермонтов неоднократно обращался к Библии и использовал библейские мотивы при создании своих произведений. Следы влияния Библии обнаруживаются уже в ранних произведениях Лермонтова. Его обращение к ней можно объяснить несколькими причинами: - религиозностью поэта, развившейся в доме растившей его бабушки; - направлением его творчества; Лермонтовское отношение к Богу весьма противоречиво. В его литературных творениях представлены разные грани богопознания: хвала и обвинение, сомнения и вера, смирение и бунт. Библейские мотивы, выявленные у Лермонтова, в дипломной работе условно разделены на две группы: Не составляет большего труда заметить, что поэт больше тяготел к Ветхому Завету, собственно же христианская часть Библии мало представлена в его произведениях (почти исключено употребление имени Иисуса Христа). Грандиозная мистерия книги Бытия, сказания о "праотцах", царях и пророках как некие основополагающие образцы жизненного драматизма, сосредоточенность на народной судьбе и народной истории - все это импонировало Лермонтову больше, чем описание жизни и деяний Христа. Библейские мотивы, связанные с темами сверхчеловеческой мощи, необъяснимых душевных терзаний, одиночества, странничества; скоротечности человеческой жизни перед лицом вечного бытия; мотивы "занебесной книги жизни" и незабвенной битвы на небесах между воинством архангела Михаила и падшими ангелами во главе с Сатаной, - все они нашли у Лермонтова свой глубоко-личный, психологический отклик. Последние два мотива, хотя и взяты из Апокалипсиса (книги Нового Завета), но берут своё начало в ветхозаветных "пророческих" книгах. Библейские мотивы по-разному представлены в творчестве Лермонтова. Это может быть собственное имя, образ, отдельный сюжет, цитата или просто идея, взятая из Библии. В произведениях они функционируют на разных уровнях. Они могут определять собой главную идею произведения (например, эпиграф к "Мцыри"), быть сюжетообразующим элементом ( стихотворение "Бой"), использоваться для создания характерных для его поэтического мышления контрастных образов (Добра и Зла, Света и Тьмы, Демона и Ангела), цитироваться как поговорки для характеристики героев (души старых кокеток "подобно выкрашенным гробам притчи"), нести какую-либо добавочную смысловую нагрузку (стихотворение "Пророк") и т. д. Библейские мотивы у Лермонтова могут быть едва заметными, лишь ассоциативно уловимыми или же представлять собой чистую цитацию; иметь богоборческую направленность или же интонацию примирения, единения с Богом, с природой. Влияние Библии обнаруживается у Лермонтова не только на содержательном, но и на формальном уровне. У поэта есть целый цикл стихотворений - молитв, написанных в разные голы. Сам М. Ю. Лермонтов назвал молитвами три своих стихотворения: "Не обвиняй меня, Всесильный"(1829г. ), "Я, Матерь Божия.... " (1837 г. ) и "В минуту жизни трудную" (1839г. ). Остальные же стихотворения (число их варьируется) причисляются к молитвам в силу их особой эмоциональности, интонации просветленной грусти, нежности и, все-таки, надежды. С помощью пейзажной детали или психологических подробностей индивидуализируется ситуация молитвы. Именно таким путем - путем раскрытия интимно-духовных отношений личности к Богу, - движется молитвенная лирика Лермонтова. Она представлена очень разнообразно: от мольбы-спора до полного примирения с Богом в некоторые минуты жизни и растворения в природе. Таким образом, библейские мотивы у М. Ю. Лермонтова - сложное, многоплановое явление. Их употребление в одном и том же контексте противоречиво и рассчитано на знакомого с Библией читателя, который сумеет разобраться в тонкостях идейно-смысловой направленности библейских мотивов. Для исследователей здесь открывается большое поле для дальнейшей деятельности. 1. Лермонтов М. Ю. Полное собрание сочинений в 5-ти томах. Под ред. Б. М. Эйхенбаума. - М. - Л. : Academia, 1935-1938. 2. Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. По заказу Казанской Епархии, 1994. -1376 с. 3. Андроников И. Л. Лермонтов. Новые разыскания. - Л. : Советский писатель, 1948. -166с. 4. Анненский И. Ф. Книги отражений (об эстетическом отношении Лермонтова к природе). - М. : Наука, 1979. - с. 249. 5. Аннинский Л. Скитальцы: Еврейская тема в русской лирике // Вопросы литературы. - 1993. - Выпуск 3. 6. Асмус В. Круг идей Лермонтова // Литературное наследство. - 1941. - т. 43-44. - с. 83-128. 7. Архипов В. А. М. Ю. Лермонтов. Поэзия познания и действия. - [М. ]: Московский рабочий, 1965. 8. Афанасьев В. В. М. Ю. Лермонтов. - М. : Молодая гвардия, 1991. - 558 с. - (ЖЗЛ). 9. Балявин В. Недопетая песня России (М. Ю. Лермонтов) // Мы. - 1990. - N2. с. 175-185. 10. Белинский В. Г. Статьи о Лермонтове. - Саратов: Приволж. изд-во, 1981. - 159 с. 11. Белова Л. Космические дали поэта: к 180-летию М. Ю. Лермонтова (о жизни поэта) // Российские вести. - 1994. - 15 окт. - с. 3. 12. Белый А. Символизм как миропонимание / Сост. , вступит. ст. и прим. Л. А. Сугай. - М. : Республика, 1994. - с. 408-418. 13. Бердяев Н. А. Русская идея //Русская литература. - 1990. - N2. - c. 96. 14. Буревич А. М. "Земное" и "небесное" в лирике Лермонтова // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. , 1981, т. 40, N 4. 15. Вацуро В. Э. Ранняя лирика Лермонтова и поэтическая традиция 20-х г. г //Русская литература. - 1964. - N 3. - с. 46-56. 17. Виноградов М. И. По живому следу: Духовные искания русской классики. Литер. -критич. статьи. - М. , 1987. 18. Виноградов Г. Произведения Лермонтова в народно-поэтическом обиходе //Лит. наследство. -1941. - т. 43-44. - с. 353-388. 19. Висковатов П. А. М. Ю. Лермонтов. Жизнь и творчество. - М. : Книга, 1989. - 454 с. Факс. изд. : М: Типо-лит. Рихтера, 1891. Приложение к факс. изд. -336с. 20. Вырыпаев П. А. Лермонтов. Новые материалы к биографии. Воронеж, 1972. -160с. 21. Герштейн Э. Г. Судьба Лермонтова. - 2-е изд. , испр. и доп. - М. : Худ. литература, 1986. - 350 с. 22. Гинзбург Л. Я. Творческий путь Лермонтова. - Л. :Гослитиздат, 1940. - 224 с. 23. Гиппиус Вл. В. Пушкин и христианство. - Пг. : Сириус, 1915. - 46 с. 24. Гловацкий Б. С. Лермонтов и музыка. - М. - Л. : Музыка, 1964. -103с. 25. Голованова Т. П. Наследие Лермонтова в советской поэзии. - Л. :Наука, 1978. с. 192. 26. Григорьян К. Н. Лермонтов и романтизм. - М. - Л. :Наука, 1964. -300 с. 27. Гроссман Л. П. Лермонтов и культуры Востока //ЛН. -1941. - т. 43-44. с. 673-744. 29. Дурылин С. Н. Россия и Лермонтов (к изучению религиозных истоков русской поэзии) // Христианская мысль. -1916. - N 2. - с. 137-150. 30. Дурылин С. Н. Судьба Лермонтова // Русская мысль. -1914. - N 10. - с. 1-30. 31. Дюшен Э. Поэзия М. Ю. Лермонтова в её отношении к русской и западно-европейской литературе. /Пер. с франц. - Казань, 1914. -156 с. 32. Ефимов И. Жемчужина страданья: Лермонтов глазами русских философов //Звезда. -1991. - N 7. - с. 189-196. 33. Жизнь и творчество М. Ю. Лермонтова, сб. 1. - М. , 1941. (Издана Институтом мировой литературы им. А. М. Горького). 34. Жирмунская Т. Библия и русская поэзия // Юность. - 1994. - N1, 2. 35. Золотцев Ст. Сын русской вечности: (о поэзии М. Ю. Лермонтова)//Литература в школе. -1991. - N 5. - с. 7-18. 36. Иванов С. В. М. Ю. Лермонтов. Жизнь и творчество. Пособие для учителя. - М. : Просвещение, 1964. - с. 399. 37. Иеропольский К. "Звуки небес" в произведениях М. Ю. Лермонтова: к 100-летию со дня рождения // Родн. язык в школе. - 1914/15. - N3. - с. 148-154. 38. Иерусалим в русской культуре. Сост. А. Баталов, А. Лидов; ред. Е. Г. Руденко. - М. : Наука, 1994. 39. Иконников С. Н. Как работал М. Ю. Лермонтов над стихотворением. Под ред. А. М. Новиковой. - Пенза: Кн. изд-во, 1962. - 79 с. 40. Карпов Н. В. , Попов И. П. Антиклерикальные и антирелигиозные идеи в русской литературе XIX в. - М. : Просвещение, 1968. - с. 86-97, 184-187. 41. Ключевский В. О. Очерки и речи. - М. ,1913. - с. 139. 42. Коровин В. И. Творческий путь М. Ю. Лермонтова. - М. :Просвещение, 1973. - с. 157. 43. Котельников В. А. О христианских мотивах у русских поэтов // Литература в школе. -1994. - N 3. -с. 3-10. 44. Котельников В. А. Православная аскетика и русская литература. - СПб. : Изд. "Призма - 15", 1994. -208с. Рец: Споров Б. Да будем едины // Литературная Россия. - 1995. - 14 апр. (N15). -с. 11. 45. Критическое пособие. Сборник выдающихся статей русской критики за 100 лет. Киреевский, Айхенвальд. т. II (Лермонтов, ....). Составил Вейнберг. - М: Тип. лит. т-ва Сытина, 1913. 46. Ктитарев Я. Н. Вопросы религии и морали в русской художественной литературе: Лермонтов // Пед. сб. - 1910. - N 9, ч. неофиц. - с. 175-212. 47. Лермонтовская энциклопедия /Институт рус. литературы АН СССР (Пушкинский дом), Науч. - ред. совет изд-ва "Советская энциклопедия"; Гл. ред. В. А. Мануйлов. - М. :Советская энциклопедия, 1981. -784с. 48. Лермонтов М. Молитва. Стих. // Слово Христа. - 1992. - N 5. - с. 1. 49. Лермонтов М. Ю. Исследования и материалы. /АН СССР, Институт рус. лит. [Ред. кол. М. П. Алексеев и др. ]. Л. : - Наука. Лен. отделение, 1979. - 431с. 50. М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников: [к 175-летию со дня рождения / Сост. , подгот. текста М. И. Гиллельсона, О. В. Миллер]. - М. : Худ. литература, 1989. -671с. 52. М. Ю. Лермонтов: Вопросы традиций и новаторства. Сб. научн. трудов/ Рязанский госуд. пед. институт; Под ред. И. П. Щеблыкина. - Рязань: Ряз. ГПИ, 1983. -119с. 53. М. Ю. Лермонтов в русской критике: Сб. статей [Для ст. шк. возраста]. - М. : Сов. Россия, 1985. - 288с. 54. Литература о жизни и творчестве М. Ю. Лермонтова: Библиограф. указатель, 1825-1916/ [Сост. О. В. Миллер]. - Л. :БАН, 1990. -344с. 55. Литературное наследство. т. 43-44. М. Ю. Лермонтов. - М. : Изд. Академии Наук СССР, 1941. 56. Ломинадзе С. В. Поэтический мир Лермонтова, -М. : Современник, 1985. -288с. 57. Ломинадзе С. В. Небеса Маяковского и Лермонтова //Вопросы литературы. -1993. - Вып. 5. -. с. 149-169. 58. Ломунов К. Н. М. Ю. Лермонтов: Очерк жизни и творчества: [Для старш. возраста]. - М: Детская литература, 1989. -174с. 59. Лотман Ю. В. В школе поэтического слова: Пушкин, Лермонтов, Гоголь. Кн. для учителя. - М. : Просвещение, 1988. -352с. 60. Лукаш И. По небу полуночи.... : [о М. Ю. Лермонтове: Ст. из париж. газеты "Возрождение", 1939, 24 ноябрь] / Предисл. и публ. М. Филина. //Лит. Россия. -1989. - 13окт. (N 41). -с. 12-13. 61. Любович Н. А. "Мцыри" в идейной борьбе 30-40-х г. г. , в кн. : Творчество М. Ю. Лермонтова. - М. : Наука, 1964. -с. 106-131. 62. Макогоненко Г. П. Лермонтов и Пушкин. - Л: Сов. писатель, 1987. -398с. 63. Максимов Д. Е. Поэзия Лермонтова. - М. -Л. : Наука, 1964. -266с. 64. Максимов Д. Е. Об изучении мировоззрения и творческой системы Лермонтова. //Русская литература. -1964. - N 3. -с. 1-12. 65. Мануйлов В. А. М. Ю. Лермонтов. Биография. Пособие для учащихся. - М. - Л: Просвещение, 1964. -183с. 66. Матвеева Н. П. Библеизмы в русской словесности //Русская словесность. -1993. - N 2, 3. 67. Михлевич Я. Л. " И Эльбрус на юге.... ": [О М. Ю. Лермонтове]. - М. : Сов. Россия, 1991. -182 с. 68. Менора: Еврейские мотивы в русской поэзии / Сост. А. Колганова. - М. : Евр. универ-т; Иерусалим, Г. , 1993. 69. Мещерский Н. А. Об эпиграфе к поэме М. Ю. Лермонтова "Мцыри"//Филологические науки. -1978. - N 5. 70. Митин Г. Суд Пилата: Евангельские сюжеты в русской литературе XIX-XX в. в. // Литература в школе. -1994. - N 1. 71. Мурьянов М. Поэты предпочли быть непонятными: [Текстологический анализ имени-символа в лирической поэзии М. Ю Лермонтова и Дж. Байрона] //Вопросы литературы. - 1991. - N 7. с. 104-113. 72. Наровчатов С. С. Лирика Лермонтова. Заметки поэта. - М. : Худ. лит-ра, 1970. -103с. 73. Никитин М. Идеи о боге и судьбе в поэзии Лермонтова. - Н. Новгород: В. Н. Райский и И. И. Карнеев, 1915. - 48с. 74. Олейник В. Т. Лермонтов и Мильтон: "Демон" и "Потерянный рай" // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. -1989. - т. 48, N 4. - с. 299-315. 75. Остолопов Н. Словарь древней и новой поэзии, ч. I. - СПб. , 1821. - с. 398. 76. Павловский А. Популярный библейский словарь. Книга для чтения. - М. : Панорама, 1994. - 464 с. 77. Певец бунтующего свободомыслия: [М. Ю. Лермонтов] // Наука и религия. -1983. - N 10. - с. 46-48. 78. Пейсахович М. А. Строфика Лермонтова, в кн. : Творчество М. Ю. Лермонтова. М. : Наука, 1964. - с. 431, 432, 443-444. 79. Розанов И. Н. Лермонтов - мастер стиха // Розанов И. Н. Литературные репутации. - М. : Сов. писатель, 1990. - с. 110-281. 80. Рубанович А. Л. М. Ю. Лермонтов - обличитель церкви и религиозных догматов. Иркутск, 1962. 81. Сакулин П. Н. Земля и небо в поэзии Лермонтова , в кн. : Венок М. Ю. Лермонтову. - М. -П. , 1914. 82. Семенов Л. П. Лермонтов и Толстой (к 100-летию со дня рождения). - М. , 1914. 83. Семченко А. Д. , Фролов П. А. Мгновение и вечность: К истокам творчества М. Ю. Лермонтова. - Саратов; Пенза: Приволж. кн. изд-во, 1982. -183 с. 84. Сперанская Н. М. Лермонтовская конференция, посвященная 150-летию со дня смерти поэта [Пятигорск, сент. 1991] // Русская литература. - 1992. - N 1. C. 230-237. 85. Степанов М. Религия М. Ю. Лермонтова //Филологические записки. - 1915. Выпуск 2. - с. 153-186. 86. Таборисская Е. М. , Штейнгольд А. М. Тема сна и смерти в лирике Лермонтова и Тютчева. К проблеме творческой индивидуальности // Жанр и творческая индивидуальность: Межвуз. сб. научн. трудов. - Вологда, 1990. - с. 75-87. 87. Творчество М. Ю. Лермонтова. 150 лет со дня рождения. 1814-1964. - М. : Наука, 1964. 88. Удодов Б. Т. М. Ю. Лермонтов. Художественная индивидуальность и творческие процессы. - Воронеж, 1973. -702 с. 89. Ульяшов П. С. Загадка гения: (М. Ю. Лермонтов). - М. : Знание, 1989. - (Новое в жизни, науке, технике. Литература . - М. ,8/1989). 90. Уманская М. М. Лермонтов и романтизм его времени. - Ярославль: Верх. - Волж. кн. изд-во, 1971. - 304 с. 91. Фохт У. Р. Лермонтов. Логика творчества. - М. : Наука, 1975. -190 с. 92. Царевский А. А. Православие и единая в мире истинная и спасающая религия: Лекция. - Казань: Тип. имп. университета, 1892 -1894. 93. Чекалин С. В. Лермонтов: Знакомясь с биографией поэта.... - М. : Знание, 1991 249 с. 94. Шувалов С. В. Религия Лермонтова, в кн. : Венок М. Ю. Лермонтову: Юб. сб. - М. : Пг. : В. В. Дурнов; наследники Сапаевых, 1914 г. - с. 135-164. 95. Щеблыкин И. П. Лермонтов: жизнь и тв-во. - Саратов, Пенза: Приволж. кн. издательство, 1990. - с. 261. 96. Эйхенбаум Б. М. Статьи о Лермонтове. - М. -Л. : Изд-во Академии наук СССР [Лен. отд-ние], 1961 - 372 с. 97. Язык и стиль произведений М. Ю. Лермонтова. [Cб. статей]. - Пенза, 1969. с. 89. Страницы: 1, 2 |
|
© 2008 |
|