Жизнь и творчество Даута Юлты

В годы Октябрьской революции в башкирскую литературу пришла плеяда поэтов и писателей. Это люди, познавшие на себе все тяготы и лишения прошлого, с первых дней революции с оружием в руках поднялись на защиту советской власти. Не успел умолкнуть грохот канонад гражданской войны. Они, засучив рукава, с жаром взялись за строительство нового: работали на различных ответственных постах, выпускали газеты и журналы, занимались литературным творчеством. Среди них был и писатель Даут Юлтый, ставший затем видным общественным деятелем Башкортостана и классиком башкирской литературы.

Прошедший фронты империалистической и гражданской войны, а позднее, в годы мирного строительства, в поте лица трудившийся на различных участках хозяйственно - культурной жизни страны, опытный работник, писатель–коммунист Даут Юлтый внес свою поистине огромную лепту в создание башкирской советской периодической печати, в развитие башкирской литературы и театрального искусства.

Полный драматических, трагических испытаний опаленный невзгодами переломного лихолетья жизненный путь Даута Юлтыя, его многогранная творческая деятельность во многом созвучны с духовным возрождением народа–многие яркие страницы в истории развития национальной литературы связанны именно с его именем.

Даут Юлтый родился 18 апреля в 1893 году в деревне Юлтыево, на берегу реки ток. Эта деревня, относящаяся к Юмран–Табынской волости Бузулукского уезда Самарской губернии, ничем не выделялся среди сотен и тысяч себе подобных: здесь, как и везде, крестьяне– основная масса населения – волочила жалкое существование, а кучка богачей пользовалась всеми благами. Отец будущего писателя Ишимбай –агай всю жизнь батрачил у местных баев. Но сколько бы он не проливал пота, желанное благополучие не приходило: даже в самые благополучные времена все его“богатство” не шло дальше полусгнившего домишки и одной – единственной клячи – семья еле сводила концы с концами. Творческое чутьё, стремление к самовыражению в Дауте Юлтые пробуждается очень рано. Пробой пера были письма, которые он сочинял по просьбе солдаток. Первыми слушателями этих писем были сами солдатки; когда Даут певучим, мелодичным голосом читал свои творения, на глазах у солдаток неизменно выступали слёзы. Это ещё больше воодушевляет молодого стихотворца, к тому же благодарные слушательницы не скупятся на хвалу.

По достижении школьного возраста Даут начинает ходить на уроки к одному деревенскому хальфе. Но этот хальфа, будучи и сам недоучкой, ничего путного не мог дать своим ученикам. К тому же, как вспоминает Даут Юлтый, этот хальфа был очень грубым и злым человеком. В руках у него постоянно был гибкий ивовый прут, которым он и воспитывал своих учеников. У Даута Юлтыя пропал интерес к такой учебе.

На следующий год в деревне Юлтыево открывается медресе, и Даут продолжает учебу там. Учителем в медресе стал работать хальфа по имени Хамза Юлтыев, человек с прогрессивными для своего времени взглядами. Увидев в Дауте любознательного, способного мальчика и, полагаясь на его довольно сносную первоначальную подготовку, он сразу начал с ним изучение грамматики арабского языка. Проучившись два года у Хамзы Юлтыева, Даут становится одним из его любимых шакирдов, успешно овладевает науками. Однако это продолжалось не долго: на третью зиму хальфа, неожиданно бросив и дом, семью, и учительство, куда– то уезжает. С его исчезновением закрывается и медресе. В 1908 году в деревню возвращается Хамза –хальфа и, открыв, медресе и снова начинает учить детей. Он знакомит своих шакирдов со многими новостями, которые помогают им посмотреть на мир иными глазами, разъясняет события, происходящие в мире, учит писать заметки в газеты и журналы. В эти годы в газете“Вакыт”появляется несколько информации, написанных Даутом. Это еще больше укрепило в нём веру в свои возможности. Ему как старшему шакирду, доверяется ведение уроков в младших классах, но ему не дает покое мысль о дальнейшей учёбе. Он едет Казань, Оренбург, Уфу, поступает учиться в крупные медресе, знакомится с неизвестными писателями.

В творчестве Даута Юлтыя дооктябрьского периода можно выделить две отчетливо выраженные тенденции. Одна из них сводится к просветительству, выросшему на демократической основе, а другая–к общегуманическим устремлениям, характеризуемым мотивами поиска человеческого счастья. В них можно найти общие для всей башкирской литературы того времени мотивы, вызванные усилением реакций и новым революционным подъемом 1910– 1914 годах. Здесь же можно уловить, хотя пока и не очень четко, революционно –демократический настрой. Молодой поэт, с одной стороны, в таких стихотворениях, как“Положение башкир”, и др. , разоблачая пережитки старого в сознании людей, призывая свой народ к знаниям, к прозрению, по сути, стоит на платформе просветительства, с другой, в произведениях типа“Поднимусь”, “Пусть не говорят”, “Перу”, “В минуты заблуждения”проводить идеи общедемократического характера. В этих стихотворениях его взгляды на мир еще довольно аморфны: здесь перемешаны и национальные чувства, и гуманистические и даже революционные тенденции. В стихотворении“Положение башкир”, например, резко критикуя баев и разоблачая их паразитический образ жизни, он совсем не далек от выражения поденно революционных мыслей, наоборот, молодой поэт, идеализируя прошлое, патриархально–родовой уклад жизни предков, впадает как бы в рутину консерватизма. Это не случайно. Такие противоречивые тенденции и смешение различных взглядов в произведениях автора можно объяснить не только субъективными факторами, но, главным образом, противоречиями самой общественно– политической жизни литературного движения среди башкир тех времен. Нет никаких сомнений, что на просветительские взгляды Даута Юлтыя, взявшего в руки перо в годы реакции, зорко и жадно следившего за периодической печатью и, конечно же, хорошо знакомого с состоянием национальной литературы того времени. Во всей своей сложности и противоречиях это отразилось в его поэзии. Так, стихотворение “Положение башкир”начинается с восхваления полукочевого уклада жизни предков. Молодой поэт, не акцентируя, как это делали, скажем, С. Якщигулов, Ф. Туйкан, обращаясь к прошлому, тем немение выражал ностальгию о давнем укладе жизни башкир. Далее автор ведет речь об исчезновении былого раздолья, о том, что это ведет некогда мощный и свободолюбивый народ к постепенному вымиранию и прямо вопрошает своих сородичей.

Стремление раззадорить своих сородичей на примере боевых прежних традиций башкирского народа, обращение с этой целью к боевым страницам истории освободительной борьбы как поэтический прием, скорее всего, шло из исторических трудов, появившихся в то время, из известных литературных произведений и даже– из устно-поэтического творчества башкир. А его риторический вопрос: “Где же ваши данные историей гордость, земли, сотрясаемые мощными ханами? ”прямо восходит к иллюзии о том, будто бы в прошлом были такие хорошие ханы, которые боролись за счастье и свободу народа. Но, надо сказать, что Д. Юлтый не ограничивается одной идеализацией патриархально–родового быта башкир, но не уходит в прошлое безвозвратно, а обращает свой взор в будущее и идет дальше. Поэт начинает искать причины бедственного положения, причины гнета и невежества, навалившейся на них тяжелым ярмом. “То ли это кара божья за грехи наши”, “то ли впала в немилость ангелов – хранителей? ” вопрошает он и тут же, резко отрицая эти догадки – недомолвки, категорически заявляет: “Нет! Ничего подобного не случилось, обманули вас невежды в чалмах”, имея в виду священнослужителей их догматические утверждения о том, что “от судьбы не уйдешь – что суждено, от того не уйдешь”, что “мирские блага – это собачья кровь, не гонитесь за ними”, что “всем лишенным уготованы места в раю”. Здесь нельзя не заметить, благотворное влияние на Д. Юлтыя разящей сатиры Г. Тукая.

Если муллы, ишаны, насаждая религиозные догмы, одурманивая народ, держат его в невежестве, благодаря чему получают возможность вести паразитический образ жизни, то богачи– толстосумы и всякого рода начальники девствуют еще более беззастенчиво –продают, присваивают, грабят общественные земли и на этом наживают свои состояния–вот те социальные выводы, к каким вплотную приблизился молодой автор. Этот социально–политический мотив тесно перекликается с революционными стихами Мажита Гафури, написанными им в 1905– 1907 годах. Однако позднее в 1934 году, в момент подготовки I тома своих “Сочинений”Даут Юлтый доработал эти стихотворения, в результате чего усиливается, становится более зримым его социально– политическое звучание, хотя основные мотивы остались прежними. Вторая важная тенденция, прослеживаемая в поэзии Д. Юлтыя в годы нового революционного подъема, восходит к общедемократическим, гуманистическим идеям. Здесь молодой поэт как-то больше размышляет о сути самой жизни, о главном. В 1910 –1912 годы, хотя по стране наметился новый революционный подъем, он еще не мог проникнуть в глубинку, где жил Даут Юлтый. Какова среда, таков и дух человека. Молодой поэт все еще вынужден был ограничиваться одним только состраданием обездоленному, угнетённому и темному народу. Его стихи этих лет проникнуты жалобой на притеснение со стороны реакций, в поисках далекого абстрактного счастья и надеждой на то, что когда– ни будь – то наступит долгожданный светлый день. Вскоре в поэзии Д. Юлтыя, еще не совсем ясно представляющего социально –классовые основы общества, закономерности исторического развития, вперемежку с романтическими мотивами надежды и апатии, счастья и горя, воодушевления и уныния постепенно все большую роль начинают играть культ природы и эстетика любви. Это и не удивительно, ибо поэт, полный душевных треволнений. В стихии природы и любви находит созвучную своим переживаниям гармонию. Поэтому кажется, что здесь для него и романтика вдоволь, и душа его находит успокоение. Даут Юлтый все шире и смелее вводит в свою поэзию поэтические формы, стихотворные размеры, присущие устно– поэтическому творчеству народа. В таких стихотворениях как “Вечер на летнем лугу”, “Когда дуют ветры”, например, тесно переплетаются литературные традиции с фольклорными. Поэт свободно, без какой– либо натяжки использует формы и литературного стиха и стиха народного. Еще в 1913 году Даут Юлтый пробует перевести А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова. Тогда он еще толком не знал русского языка, а с образцами русской и мировой классики был знаком лишь через переводы на татарский. Но ему в этом помогли друзья, которые учились в русских школах. Но эти пробы так и остались только пробами. “Хотя я их очень любил, и очень велико было мое желание ознакомиться с ними, видя свою беспомощность, пришлось это дело бросить”, - говорить об этом с горечью сам поэт.