человека, происходящие сегодня, носят практически революционный характер. Речь

идет о возможности создания «карты генома человека», или «патологической

анатомии человека», с установлением на длинной спирали ДНК местонахождения

генов, ответственных за наследственные болезни. Эти возможности лежат в

основании идеи генной терапии как совокупности методов лечения или

протезирования дефектных генов. Вторжение в строение и функционирование

генетических систем человека может быть осуществлено на двух уровнях –

соматическом и эмбриональном. В связи с этим возникли новые разделы медицины –

ДНК-технологии, эмбрио- и цитотерапия, т.е. внутриутробная диагностика и

лечение на стадиях эмбриона или плода. Манипуляции с эмбриональным материалом

имеют непосредственное воздействие на наследственность, т.е. способны

передаваться по наследству из поколения в поколение. Далее генетическая

диагностика перерастает в генетическую прогностику, определяя основания

революционных изменений в медицине, которая изучает возможность задолго до

появления «клинической карты болезни человека, даже до его рождения,

определить, какие заболевания ему грозят. Данная ситуация фиксируется понятием

«прогностическая медицина». Формирование прогностической

медицины связано с появлением новых, в частности медико-биологических, рычагов

управления и власти над человеческой жизнью и, следовательно, с новым набором

средств ограничения человеческой свободы. Но биологическое ограничение свободы

– это наиболее эффективное ее ограничение, связанное с возможностью ее

необратимой утраты. Этим определяется острота этической рефлексии современных

биогенетических исследований. В первой половине ХХ века

происходило интенсивное развитие ядерной физики. Ее опасность была полностью

осознана только после создания и использования (Япония, 1945) атомной и

водородных бомб, катастроф на ядерных электростанциях (Чернобыль, 1986).

Сегодня исследователи генома человека говорят о блестящих перспективах генной

диагностики и терапии. Тем не менее не имея опыта отрицательных последствий,

они все же признают степень риска своей деятельности. Профессор Жан Дассе,

лауреат Нобелевской премии по физиологии и медицине (1980) констатирует: «В

области генетики человека неразумное использование новых технологий может

привести к катастрофическим последствиям». Почему возникает

это предощущение катастрофы? С чем связано это предчувствие?

По-видимому, это предчувствие определяется тем полем смысловой энергетики, коим

для западной культуры было и остается библейское миропонимание. Во

второй главе «Книги Бытия» описываются два древа – древо познания добра и зла и

древо жизни. Что произошло с человеком, когда он нарушив запрет, вкусил плодов

с древа познания добра и зла, мы знаем – началась человеческая история. Что

может произойти с человечеством, если мы прикоснемся к плодам с древа жизни?

Этот вопрос задается в пределах библейского символизма, но он силен глубинными

онтологическими смыслами, на которые нельзя не обратить внимания даже человеку,

далекому от религиозного понимания мира. С ними, собственно, и связан слой

скрытых социальных ожиданий, в данном случае катастрофических. Библейский

символизм высвечивает нечто еще очень смутное для современного сознания, но в

то же время несет с собой весьма важное значение для жизни как личной, так и

общественно-политической, и даже исторической. Знаменитый католический

кардинал Йозеф Ратчингер в одной из своих работ указывает, что уже в ХIII в

каббалистических иудейских трактатах обсуждалась возможность создания

искусственного человека по заданным выбранным параметрам. В сложном сплетении

идей и символов за этой возможностью стоит реальность космической по своим

масштабам власти над человеком. «Этой властью устраняется Бог». В конце XIX в

философии Ф. Ницше четко обозначилась принципиальная связь между идеей

сверхчеловека и ситуацией «смерти Бога», символизирующей коренную ломку

оснований традиционной культуры. В трагедии Гете «Фауст» при создании

доктором Вагнером гомункула – искусственного человека – присутствует

Мефистофель. В одном из своих писем Эккерману (1829) Гете говорит о

существовании родства между Мефистофелем и гомункулом. Это родство опять же

фиксирует негативное восприятие факта появления существа, созданного по воле

человека. Особое место в этой связи занимает роман О. Хаксли

«О этот дивный новый мир», где прямо описываются «плоды» создания людей по

заданным параметрам. Генетические манипуляции с эмбрионами

позволили «перейти из сферы простого, рабского подражания природе в куда более

увлекательный мир человеческой изобретательности, где «мы, предопределяем и

приспособляем, формируем» подготовленность к жизни людей в заданных «нами»

кастах и одновременно «прививаем любовь» к их неизбежной, выбранной нами

социальной судьбе». Вряд ли можно говорить о пустоте,

безнадежной устарелости и тупиковой фантастичности этих историко-культурных

свидетельств, особенно находясь в реальности «взрывоподобного прогресса в

области генетики человека. Фантастика 30-х годов оборачивается например, такой

реальностью 90-х, как существование в Калифорнии (США) Репозитория

гармонического выбора, где собирают и хранят сперму, в том числе и лауреатов

Нобелевской премии, с целью ее использования для получения потомства,

обладающего выдающимися способностями». В конце ХХ века

ученые-генетики, философы, политики, социологи встают перед необходимостью

решения целого комплекса реальных этических проблем генных технологий.

Может ли человек (ученый, исследователь-генетик, политик) стать соавтором

биологической эволюции? Может ли и должна ли реальность

биогенетического неравенства (способности, здоровье) стать основанием

социального неравенства? Может ли наука изменить принципы

демократического управления обществом? Может ли государство и

общество регулировать процесс научных исследований, и если «да», то «как»?

Должно ли генетическое обследование стать доступным каждому и охватывать всю

популяцию? Должно ли оно стать обязательным для людей,

вступающих в брак или при беременности? Можно ли

рассматривать генетическую диагностику основанием для аборта (прерывания

беременности)? Этично ли сообщать человеку об имеющейся у

него предрасположенности к тому или иному заболеванию? Особенно, если медицина

не может еще предотвратить его развитие? Допустимо ли, чтобы

данные генетического обследования («генный паспорт») были использованы

страховыми кампаниями и работодателями? Этично ли создание

«запасных частей» для рынка органов, тканей, генов, используя внутриутробные

зародыши? Допустимы ли подобные процедуры с эмбриональным

материалов генетического тестирования? Должна ли информация о

этом в принудительном порядке? Может ли генетическое

тестирование населения стать основанием классификации групп населения и

основанием для властей ограничения свобод «неблагополучных» людей?

Ограничится ли наука расшифровкой патологических генов или пойдет дальше, к

поиску генов, ответственных за поведение человека? Можно ли

улучшить или «гармонизировать» человека и род человеческий путем избирательного

скрещивания определенных индивидуумов? Эти вопросы составляют

суть этической проблематики генных технологий. Они тесно связаны между собой, и

каждый из них является не произвольной конструкцией изобретательного

человеческого ума, но естественным следствием уже существующей научной

История генетических методов и технологий непосредственно связана со стремлением

человека к улучшению пород домашних животных и возделываемых растений. Отбирая

определенные организмы из природных популяций, скрещивая их между собой,

человек, не имея представления о механизмах этих процессов, уже сотни лет назад

создавал улучшенные сорта растений и породы животных, обладавших нужными ему

свойствами. К началу научного подхода относится интерес

австрийского монаха Грегора Менделя к процессу гибридизации растений, к

изучению которого он приступает летом 1865 года. Мендель показал, что

наследственные свойства не смешиваются, а передаются потомству в виде

отдельных единиц. В 1909 году датский ботаник В. Иогансен назовет их генами (от

греч. Genos – род, происхождение). Позднее американец У. Сэттон заметил

удивительное сходство между поведением хромосом во время образования гамет и

оплодотворения и передачей менделевских наследственных факторов. На основании

этих открытий создается хромосомная теория наследственности. Начало ХХ века –

время формирования генетики, науки о наследственности и изменчивости живых

организмов и методах управления ими. В 20-е годах советскими учеными школы

А.С. Серебровского были проведены первые эксперименты, доказывающие сложное

строение гена. Эти представления были использованы Дж. Уотсоном и Ф. Криком для

создания модели ДНК (1953) и расшифровки генетического кода.

Возможности, связанные с целенаправленным созданием новых комбинаций

генетического материала, привели к возникновению генной инженерии. В 1972 году

в США в лаборатории П. Берга была получена первая гибридная (рекомбинантная)

ДНК. Идеи и методы генетики начинают находить применение в области медицины. В

70-е годы началась расшифровка генома человека. Уже более 10 лет существует

проект «Геном человека». На сегодняшний день «из 3 млрд. пар нуклеотидов (в

виде сплошных непрерывных пассажей) прочтено пока всего около 10 млн. знаков».

Но возникают новые методы прочтения ДНК-текстов, которые увеличивают скорость

их прочтения. В.И. Иванов, директор Медико-генетического Центра РАМН, полагает,

что «весь геном будет прочитан примерно к 2020 году». «Чтение» генома

обнаружило наличие «дефектов», когда всего лишь одна «буква» заменена на другую

в последовательности длиной в 3 тысячи букв (средняя длина структурных

кодирующих генов у человека). Сейчас уже известно, что каждый конкретный

дефект – это причина наследственных болезней. Это знание и произвело переворот

в лабораторной диагностике генетических заболеваний. Отсюда с начала 80-х

годов входят в оборот понятия «доклиническая диагностика», «прогностическая

медицина». Формируется и медицинская генетика, ибо новые возможности

диагностирования, естественно, определяют задачу нахождения специальных методов

лечения. Возможность диагностировать и выявлять носителя гена-мутанта

становится основанием генетических консультаций для супружеских пар, которым

наследственность или другие факторы дают повод опасаться появления на свет

неполноценного ребенка. По данным западно-европейских и американских

врачебных ассоциаций, 15% людей нуждается в медико-генетической помощи. И в

странах с высоким уровнем жизни генетические клинические обследования

становятся частью современного здравоохранения. В России же доступ к

медико-генетической помощи для широких слоев населения ограничен в силу

организационных и материальных причин. Какими же вариантами поведения

располагают обследуемые супружеские пары в случае неблагоприятной

диагностики? Это – предохранение от беременности, сознательное согласие на

риск с возможным прерыванием беременности, если зародыш наследует недуг,

усыновление ребенка, оплодотворение донорскими клетками. Известно, что

в Великобритании, например, в тех случаях, когда плод неполноценен, нет

ограничений в сроках для прерывания беременности. Появление

генетической диагностики, естественно, ставит вопрос о разработке операций по

перестройке генома человека. Так, возникла идея генной терапии. Сегодня

существуют два ее вида. Первый – соматическая терапия. Она заключается в том,

что в клетке больного дефектный ген заменяется здоровым, способным выполнять

нужную функцию. Первая попытка использовать генную терапию для лечения

человека, приведшая к положительному результату, была предпринята в 1990 году.

Пациенткой стала девочка с нарушением защитных функций иммунной системы.

Исследователи полагают, что манипулирование соматическими клетками – «абсолютно

этично», ибо последствия касаются только данного индивида, не имея воздействия

на наследственность. Эта констатация вызывает сомнение в связи с

развитием такого вида клеточной терапии, как фетальная, использующая при

лечении зародышевые ткани человека. Фетальный материал – это

человеческие эмбрионы поздних сроков беременности (16-21 недели). По данным

директора Международного института биологической медицины проф. Сухих Г.Т., в

его институте «собран самый крупный в мире банк фетальных тканей». Это самый

крупный в мире сбор – результат опережающего все мировые показатели количества

абортов, в том числе и поздних сроков беременности, производимых в России.

Новые «возможности» и методики новы прежде всего тем, что работают вне границ

традиционной морали и этики. Это подтверждает и второй вид генной

терапии – зародышевая терапия, предполагающая вторжение в генетический материал

– в мужские и женские репродуктивные клетки. В этом случае любые изменения

передаются по наследству из поколения в поколение. Поэтому, по данным ЮНЕСКО

тела» Э.Кимбрелл пишет: «Многие эксперты считают, что нынешнее негативное

отношение к использованию зародышей для медицинских целей может вскоре

измениться». Одним из оснований этого изменения являются нарастающее влияние и

действительная популярность либеральной позиции. Этого нельзя не

учитывать, так как весьма недальновидно оценивать ту или иную технологию в

отрыве от социального контекста. Технологии появляются в определенной

«интеллектуальной среде» и способны сами в дальнейшем ее формировать.

Либеральная идеология, оценивая ту или иную технологию через призму безусловной

ценности «прав индивида» и «прав» прогресса научно-технических исследований,

составляет стержень воспринимающего и «принимающего» их социального контекста.

Эзра Сулейман, профессор и глава комитета по европейским исследованиям в

Принстонском университете (США), так характеризует либеральную позицию по

вопросу об отношении государства к научным исследованиям. Государство «должно

оставаться сторонним наблюдателем там, где дело касается научных исследований;

не должно диктовать, как именно следует распространять результаты научных

изысканий. Ученые являясь владельцами плодов своей деятельности, сами знают,

какие результаты следует делать достоянием широкой общественности; не должно

вмешиваться в определение направлений научных поисков или осуществлять контроль

за применением научных открытий; вмешиваясь в дело науки, государство способно

превратить ее из объективного поиска знаний в инструмент государственной

идеологии». Эта позиция многими может быть оценена как крайняя.

Однако действительную крайность она приобретает не при условии контроля

государства за безопасностью биогенетических исследований, а при проникновении

сциентизма в государственную идеологию. В качестве примера крайней

позиции могут быть рассмотрены идеи С.Е. Моткова, высказанные им в

научно-публицистическом журнале «Советская евгеника». Автор

полагает, что загрязнение внешней среды и резкое ослабление естественного

отбора в результате улучшения медицинского обслуживания населения и повышения

уровня жизни приводят к росту генетического груза, что ведет к биологической

деградации населения в геометрической прогрессии. При этом он ссылается на

предложение Н.П. Дубинина о том, что проблема генетического груза к 2000 году

по своей актуальности сравняется с проблемой охраны окружающей среды, так как

биологической (генотипической) деградации в СССР сопутствовала моральная

(фенотипическая) деградация – расслабление воли и развитие порочных склонностей

(алкоголизм, наркотики, разводы, самоубийства, преступность). С точки зрения

С.Е.Моткова, одной из мер выхода из кризисной ситуации является прочное

закрепление идеи искусственного отбора в государственной идеологии и политике.

Государство должно начать проведение «евгенического эксперимента» сначала в

небольшом городе, «постепенно расширяя территорию, охватываемую евгеническими

мероприятиями». Что же включают в себя «евгенические мероприятия»? Это – отбор

граждан на основе психологического тестирования, медицинского обследования,

сведений об успеваемости (школа, вуз) и т.п.; искусственное осеменение на

основе отобранной спермы (ведущий показатель доноров спермы – коэффициент

интеллектуальности (КИ)) и т.п. Цель подобных мероприятий – повышение

«умственных способностей населения». Вышеуказанная попытка выйти на

биогенетический путь «благосостояния и процветания человечества» - не первая и

не последняя в культуре. Известным и показательным в этом отношении фактом

отечественной науки было увлечение евгеникой Н.К. Кольцова, который уже в 30-е

годы основал Русское евгеническое общество и журнал. Его разочарование и отказ

от евгеники были связаны с осознанием того факта, что, например, критерий

повышения «умственных способностей населения» не защитит общество от появления

«криминальных талантов», а расовые критерии не уменьшат количество генетических

сциентистски ориентированного атеистического мировоззрения, сводящего человека

к совокупности биогенетических данных, появление селекционных и евгенических

проектов логически неизбежно. Н. Бердяев, характеризуя это мировоззрение,

называл его «критерий человекобожия». Дилемма «человекобожие

– Богочеловечество» постоянно находилась в фокусе внимания русской религиозной

философии. Начиная с XVIII века в рамках философии «человекобожия»

(просветительский материализм, философия Канта, Фейербаха, ницшеанство,

макрсистко-ленинский социализм) шел процесс разделения «природного человека от

духовного». Этот процесс «дал свободу творческого развития природному человеку,

удалившись от внутреннего смысла жизни, от глубочайших основ самой природы

человека» (Бердяев). Для философии «человекобожия» высшим идеальным измерением

является исключительно сам человек и все «человеческое». Но может ли

«человеческое» и только «человеческое» выполнять функцию абсолюта, критерия

или высшей идеи? Реальность современных сциентистских форм

«человекобожия» порождает устойчивый социальный запрос на юридические и

этические регламентации генных технологий. Документы Всемирной медицинской

ассоциации «Заявление о генетическом консультировании и генной инженерии»

(1987) и «Декларация о проекте «Геном человека»» (1992) – это ответ на этот

вопрос. В «Декларации о проекте «Геном человека»»

фиксируется: «Определенная озабоченность возникает из-за опасения, что

исследователь, занятый работой по проекту, может взять на себя роль

своеобразного «бога» или попытается вмешаться в действия законов природы.

Только освободившись от предвзятости по отношению проекта «Геном человека», мы

сможем правильно оценить этические проблемы, связанные с его реализацией, как

это имеет место в случаях с оценкой новых методов диагностики и лечения.

Другими словами, как и в последних случаях, основными критериями оценки проекта

являются уважение личности человека, его автономии и принципа невмешательства в

его частную жизнь, а также сравнительная оценка риска и пользы».

В этой же Декларации отдельным пунктом рассматривается «Угроза использования

генетической информации в немедицинских целях и угроза евгеники» и

констатируется: «Концепция евгеники основывается на предложении о том, что гены

имеют решающее значение в процессе формирования человека, а потому их

распределение в популяции имеет решающее значение для изменения репродуктивного

поведения. Согласно этой концепции, соображения общественного блага оправдывают

ограничение свободы индивида. Обладание информацией ставит проблему ее и ее

использования. До сих пор существуют опасения по поводу существования

одобренных правительствами программ «улучшения расы» и использования

В феврале 1997 года биомедицинская наука зафиксировала факт искусственного

создания млекопитающего. Овца Долли – генетическая копия матери, полученная

путем клонирования. Современная культура с понятием «клонирование» связывает

технологию размножения живых организмов, в результате которой из одной клетки

получаются генетически идентичные особи. Новая технология логически соединяет

методы искусственного оплодотворения in vitro и генетическое «проектирование»

или моделирование наследственности. Другими словами, если с помощью

искусственного оплодотворения осуществляется борьба за возможность

возникновения жизни, а с помощью генетики пытаются решить вопрос о ее качестве

(например, освобождение с помощью молекулярной хирургии от неизлечимых

болезней), то клонирование «призвано» бороться за возможность возникновения

жизни с определенными качественными параметрами. 1997 год становится

принципиальной вехой на пути реализации идеи о создании существ с заданными

свойствами с помощью генетических манипуляций на эмбриональном уровне.

Так, создатели овцы Долли приступили к экспериментам с человеческими генами. Ген

человека был имплантирован в ядро соматической клетки взрослой овцы. Результат

эксперимента – овечка Поли – существо, способное давать целебное (с

человеческим белком) молоко. Эксперименты дают вполне конкретный ответ на

поставленный выше вопрос о возможности человеческого соавторства биологической

эволюции. Именно поэтому они не сглаживают, но обостряют этические проблемы.

Если опыты по клонированию животных из соматических клеток взрослого организма

– это осуществление мечты нескольких поколений селекционеров, то осуществлением

«мечты» какого «селекционера могут стать опыты по клонированию человека, т.е.

по дублированию людей с определенным набором способностей? Слово «мечта» здесь

не уместно, в данном случае речь может идти только об умысле, с полным

сохранением отрицательного содержания этого слова, ведь речь идет о

возможностях прагматического использования человеческих существ, включая

дела история клонирования представляет собой сумму хроник генетических

исследований и опытов по искусственному оплодотворению. Одно событие относится

непосредственно к клонированию и оценивается специалистами как поистине

революционное. В 1952 году впервые было получено взрослое животное в результате

пересадки ядра зародыша лягушки в неоплодотворенную яйцеклетку другой лягушки.

Из яйцеклетки с новым, пересаженным генетическим материалом образовалась

лягушка со свойствами пересаженного генетического материала. Принципиальное

значение для развития технологии клонирования имело получение в лабораторных

условиях недифференцированных клеток, т.е. искусственное выращивание стволовых

эмбриональных клеток, которые способны давать начало разным типам клеток

организма. В начале 80-х годов подобные опыты с мышами успешно были проведены

американскими учеными (Эванс, Кауфман, Мартин). В 1996 году эмбриологу Я.

Вильмуту – создателю овцы Долли – удалось получить в лаборатории стволовые

эмбриональные клетки овцы, что явилось преодолением практически главного

препятствия к клонированию. Наконец израсходовав 236 яйцеклеток овец, из клетки

молочной железы беременной овцы – А получили «культуру» - размножающиеся «в

пробирке» клетки, генетический материал которых и был пересажен в «пустую»

яйцеклетку овцы – В, которая затем была введена овце – С, выполнявшей роль

«суррогатной матери». 23 февраля 1997 года на свет появилось единственное в

мире млекопитающее, у которого нет «отца», но есть три «матери» - донор

размножения бактерий по типу «деление», при котором внутри клетки происходит

деление генетического материала, а затем и самой клетки, что дает начало

генетически идентичным клеткам, которые называют клоном. Уникальная

способность сохранения генетической идентичности при данном типе размножения не

могла не обращать на себя внимания генетиков и давно прельщала селекционеров.

Ведь обычное скрещивание (животных- и растений-рекордсменов) «распыляло» их

генетическую уникальность. Первая задача процедуры клонирования

заключается в получении стволовых или недифференцированных, или первоначальных

клеток. Ведь каждая клетка взрослого организма имеет свою особую задачу, она

специальна или дифференцированна. И для получения нового организма годится не

любая клетка, которая находится на первоначальной, ранней стадии

дифференциации. Вторая задача – пересадка клеток: получение

«культуры» первоначальных клеток, удаление ДНК из яйцеклетки, получение

«пустой» яйцеклетки, введение «первоначальной» ДНК в яйцеклетку, получение

эмбриона. Третья задача – имплантация эмбриона в «суррогатную мать» -

позиция склоняется к положительному ответу. Один из аргументов – запреты на

научные исследования всегда имеют ограниченный временем характер, так как они

шли и будут идти. Во-вторых, если все же запретить клонирование людей, может

быть одновременно следует запретить и рождение естественных близнецов?

В-третьих, появление человеческих генетических копий безопасно. Не надо бояться

возможности клонирования, в данном смысле тиражирования гениев преступного

мира, маньяков – ведь «душа генетически не обусловлена», заявляет

член-корреспондент РАН А. Монин, и именно поэтому в клонировании нет ничего

аморального. («НГ-Наука», №1, сентябрь 1997) В противоположность А.Монину,

создатель Долли – Ян Вильмут - высказывается однозначно против клонирования

клонированию людей выстраивается в двух плоскостях. Во-первых, в плоскости

анализа перспектив и социокультурных последствий вытеснения семейных

сексуальных отношений методами искусственного размножения. В силу того, что

клонирование является логическим развитием методов искусственного

оплодотворения и генных технологий, критическая аргументация противников

искусственного размножения людей и евгенических проектов всякого рода не только

сохраняет свою силу, но и вдвойне усиливается, объединяя вышеприведенные

критические аргументы. Во-вторых, консерваторы опасаются не столько

тиражирования гениев преступности, оставляя открытым вопрос о «генетичности

души», сколько тиражирования потребительского отношения человека к человеку

через создание «человеческих запасников» (будь то органы, «законсервированные»

двойники и т.п.). Ясно, что использование человека как средства для реализации

медицины, определяющая направление биомедицинской теории и практики –

избавление человечества от страданий. Медицинская генетика помогает

диагностировать и, таким образом, предупреждать множество генетических

заболеваний – нарушение метаболизма (фенилкетонурия), болезней крови

(талассемия, серповидно-клеточная анемия, гемофилия). Развитие

медико-генетических методов диагностики и лечения может способствовать

предотвращению таких болезней и облегчению страданий многих людей. Однако целью

генетического вмешательства не должно быть искусственное «усовершенствование»

человеческого рода. Ведь задача медицинской генетики – это забота о конкретных

людях, о конкретных семьях. Также лишь на основе уважения свободы

личности могут осуществляться генетическая идентификация и генетическое

тестирование (создание «генетического паспорта»). Ведь обладание информацией о

наследственной предрасположенности к тяжким заболеваниям может стать

непосильным душевным грузом. А кроме того, имеется реальная опасность

злоупотребления генетическими сведениями, при котором они могут послужить

различным формам дискриминации. Технологии вмешательства в

репродуктивные функции человека, связанные с судьбами будущих поколений, не

могут осуществляться без этического осмысления и законодательного

регулирования. Ведь генная терапия половых клеток является крайне опасной,

т.к. связана с изменением генома в ряду поколений, что может повлечь

непредсказуемые последствия в виде новых мутаций и дестабилизации равновесия

между человеческим сообществом и окружающей средой. Идея клонирования

человека – воспроизведение самостоятельного организма из единичной соматической

клетки, генетически тождественной донору представляется абсолютно неприемлемой.

Ее практическая реализация разрушит естественные основы социальных отношений,

вызовет катастрофическое изменение мировоззренческих установок в сторону

дальнейшего обесценивания жизни каждого отдельного человека, создаст угрозу

человеческому достоинству, уникальности и личной неприкосновенности, делая

наследственность человека беззащитной перед посторонним вмешательством.

Что же касается клонирования изолированных клеток и тканей живых организмов,

равно как и использование целого ряда современных молекулярно-генетических

методов, то против этих технологий не может быть возражений, поскольку они не

нарушают суверенитета человеческой личности и полезны в

Мотков С.Е. Динамика, нормализация и улучшение генофонда СССР //

возможности, новые проблемы // Человек – 1995. - № 1. 6. Врачебные

ассоциации, медицинская этика и общемедицинские проблемы. Сборник официальных

документов. – М., 1995. 7. Харакас С. Православие и биоэтика //